Владимир Невский

— Совсем в деревне перестали ремонтировать дороги, — прошептала под нос Раиса, аккуратно объезжая очередную колдобину на своём мини Рено. — Понятно, что деревня вымирает, но остались же старики. А тут и «скорая помощь» не проедет.

 Обычно они приезжали навестить отца на внедорожнике мужа, и Рая не особо задумывалась о качестве дорог, но теперь…. 

Теперь всё изменилось. Вернее, придётся всё менять в своей жизни. Кардинально. Но сейчас не хотелось снова об этом задумываться. И так голова раскалывалась от приближающего приступа мигрени. Бросила взгляд через плечо. Владик задремал. И даже прыжки по кочкам не разбудили десятилетнего сына. 

Наконец-то,  они добрались до места. Одного взгляда на отчий дом хватило Раисе, чтобы понять: что-то и тут произошло. В изгороди местами не хватало штакетин, тропинка от калитки до крыльца поросла мелкой травой, грядки захватили сорняки, а под старыми яблонями буйствовал клевер. Это было так не похоже на отца, который обожает возиться в огороде и саду. И это несмотря на то, что яблони давным-давно переродились и не плодоносили. Отец любит тёплыми вечерами чаёвничать под яблонями, наслаждаясь тишиной, прохладой и ароматами лета. Тревога мгновенно вспыхнула и расплескалась по всем клеточкам. 

— Приехали? — Влад проснулся и вылез из машины. Побежал во двор, обрадовать деда неожиданным приездом.

Рая осталась в машине. Она никак не могла отыскать в сумочке мобильный телефон. У отца она была только ранней весной, приезжала помыть избу перед Пасхой. А потом жизнь завертелась такой каруселью, от которой кружилась голова. Даже звонить отцу иногда забывала.

Вернулся сын, растерянно заявил:

— А дедушки нет, и ключа на месте нет.

Раиса с трудом отыскала телефон и набрала номер.

— Алло, папа? Здравствуй, — она облегчённо выдохнула. — А ты где? Мы тут к тебе в гости пожаловали, а тебя нет. Что случилось? — Она выслушала ответ отца, меняясь несколько раз в лице. — А ты почему мне не сообщил? Кто тебя устроил? А меня пропустят? Это же закрытый посёлок. Хорошо, мы сейчас приедем. Я и Влад.

Она отключила телефон и удивлённо посмотрела на сына, словно тот мог объяснить происходящее.

— И где дед? — Владик залез в машину.

— Ничего не понимаю, — пожала плечами Раиса. — Наш дедушка устроился на работу. Охранником и садовником в посёлке Озёрный. Теперь он там живёт.

— Здорово! — обрадовался Влад. — Можно будет в озере вдоволь накупаться. 

Коттеджный посёлок Озёрный вырос буквально за пару-тройку лет на берегу большого живописного озера. Теперь местным любителям покупаться и порыбачить стало проблематично. Олигархи выкупили земли вокруг озера, построили особняки, обнесли посёлок забором. Конечно, оставили для жителей ближайших деревень и пляж, и место для рыбалки, но недовольство всё равно было. И пляж маленький, и берег не столь красочный. 

Дорогу до посёлка Раиса даже не заметила. Все мысли были об отце, который в преклонном возрасте вот так резко поменял свою привычную, размеренную, порой ленивую жизнь. На то должны быть очень веские причины. А Раиса с недавних пор невзлюбила сюрпризы. 

Она резко притормозила около шлагбаума и только сейчас заметила, что Влад сидит на переднем сиденье, да ещё и не пристёгнутым. Строго глянула на сына. Тот поспешно накинул ремень безопасности.

 Из будки вышел охранник, бросил взгляд на номер машины, молча поднял шлагбаум.

Раиса, немного удивлённая, проехала в посёлок. Дом, вернее особняк, по Земляничной улице отыскали довольно быстро. Тем более, у распахнутых ворот стоял отец, улыбаясь и приветливо махая рукой. Раиса заехала во двор и остановилась. 

Влад тут же выскочил из машины и бросился к деду. Раиса окинула взглядом окрестность.

Двухэтажный бревенчатый дом с просторной террасой и балконом был весьма привлекательным. Без особых излишеств и показной роскоши. Дорожки во дворе вымощены разноцветной плиткой.  Много клумб с разными цветами. Вдоль дорожек полутораметровые светильники. Скамейка в стиле ретро около молодого куста сирени, который со временем станет откидывать благодатную тень. 

— Ну, что встала сиротой казанской? — подошёл отец. — Пошли в дом. У меня и обед почти готов.

— А что на обед? — поинтересовался Влад, доставая из багажника машины баулы с вещами. Растущий организм испытывал постоянный голод. — Хоть бы это был твой знаменитый борщ.

— Угадал внучок, — радостно усмехнулся дед. — Томится под ватником. Печи-то русской нет! — подхватил самый большой чемодан и направился в дом.

— А ты что, прямо в хозяйском доме живёшь? — удивлённо спросила Рая.

— А то, — весело ответил отец. Он был чрезмерно весело настроен, хотя глаза и выдавали затаённую грусть.

Холл был большим и просторным. Пахло свежим ремонтом с оттенками хвойного леса, который доносился в распахнутые окна с противоположного берега озера. 

— А хозяева тут не живут?! — больше утвердительно, чем вопросительно, заметила Рая.

— Так дом совсем недавно достроили. Не обжились ещё, — донёсся голос отца из кухни, где он уже накрывал на стол. Борщ, хлеб большими ломтями, перья зелёного лука, огурцы и помидоры с густой сметаной. — Прошу к столу, руки только помойте.

Обед протекал в полном молчании. Хотя Рая и видела, как не терпится отцу завести откровенный разговор с дочерью. Сердце любящего отца трудно было обмануть. Только присутствие внука, так аппетитно поглощающего борщ, сдерживало старика. Этим и решила воспользоваться Рая, которая не была готова к тяжелому разговору.

 — А где я могу отдохнуть? Мигрень начинается.  

— На втором этаже, вторая дверь налево.

— Спасибо, — Рая встала из-за стола и обратилась к сыну. — А ты помоешь посуду.

Влад только кивнул в ответ.

Спальная комната, как впрочем, и всё в доме благоухало свежестью. Большая двуспальная кровать, тумбочки с настольными лампами, встроенный шкаф. Над кроватью большая искусная репродукция картины Шишкина «В лесу». Рая сразу же вспомнила комнату в общежитии, где над её кроватью висела вырезанная из журнала «Крестьянка» фотография этой картины. Но сейчас заострять внимание на этом странном совпадении она не хотела. Выпила таблетку и прилегла. Усталость и медленно отступающая боль сделали своё дело: Рая погрузилась в состояние, что-то среднее между бодрствованием и  сном. Тревожным сном. 

Всё началось полгода назад. Дима стал всё чаще задерживаться на работе, объясняя, что они с другом расширяют бизнес, и надо как следует поработать для будущей прибыли. Стал иногда уезжать в командировки, хотя, по мнению Раи, бизнес мужа и не требовал  отлучаться из города. Да и сам Дима менялся. Стал молчаливым, порою жёстким, и всё чаще «уходил в себя». Плавно отстранялся, когда она пыталась проявить нежность. Рая старалась предугадать его желания, творила на кухне шедевры высокой кулинарии. Ждала долгими вечерами, собиралась с силами не закатывать истерику, не пытать об истинной причине, не рубить с плеча этот узел. И, едва скрипела в прихожей дверь, как она тут же спешила навстречу с милой улыбкой на лице. Спрашивала с нежным укором:

— Ну, почему опять так долго?

— Ты же всё понимаешь, — дежурной фразой отвечал он.

Её разбудил рёв мотоцикла, то удаляющийся, то возвращающийся под самые окна. Рая встала, сладко потянулась, отмечая, что голова почти не болит. Вышла на балкон и увидела, что Владик нарезает круги на детском мотоцикле вокруг особняка.

— Это ещё что за новость? — было, возмутилась Рая, но вид, открывающийся с балкона, отвлёк её внимание.

Балкон был расположен с обратной стороны дома. Тут была небольшая баскетбольная площадка с одним кольцом, баня с бассейном и летняя кухня с мангалом. Чуть дальше сад, где отец уже посадил молоденькие яблони и сейчас расхаживал между ними, осматривая каждое деревцо. Мощеная тропинка пересекала двор и спускалась к озеру, а там был и деревянный причал с шезлонгами, и лодка на приколе, и даже беседка на понтоне. Белоснежная, увитая плющом, чьи жёлто-зелёные цветы свисали кистями. Дальше простиралось озеро. Лёгкий ветерок гонял по его поверхности мелкую рябь. Иногда плескалась рыба, создавая дополнительно небольшие волны. Сосновый бор, расположенный на противоположном берегу, казался дремучим, сказочным и загадочным. И над всей этой красотой висело солнце, собиравшееся медленно опустится за горизонт,  окрашивало проплывающие облака в нежные розовые тона. Так сильно захотелось отвязать беседку и уплыть на середину озеру, побыть в гармонии с природой и привести расшатанные нервы в порядок.

Но едва она вышла из дома, как нос к носу столкнулась с отцом. И поняла, что сейчас избежать разговора не получится.

— Отдохнула?

— Да, — ответила и тут же перевела разговор на другую тему. — А на чьём мотоцикле рассекает Владислав? — когда она сердилась, то называла сына полным именем.

— Что у вас происходит с Дмитрием? — отец не повёлся на провокацию. 

— У него другая женщина, — пояснила Рая.

— И?

— Я их видела.

— В постели?

— Упаси Боже! — воскликнула Раиса. — В кафе. Они сидели и мирно беседовали. Знаю, что ты мне хочешь сказать. Но я почувствовала это раньше. Эти постоянные совещания, задержки на работе, командировки. Я устала. — Ей не хотелось продолжать бессмысленный разговор.

— Даже если это и так, — неожиданно согласился отец. — У мужиков это в крови. И это чаще всего проходит. Перебесится, вернётся. 

— А про мои чувства ты не думаешь? Что мне приходится переживать сейчас, и как потом я должна с ним жить, зная всю правду?

— Семья это большой труд,  порой неоценённый, порой неблагодарный. Но это самое важное, что есть в жизни. Взаимное несение тягот и школа жертвенности. Ведь для создания семьи достаточно полюбить. А вот чтобы её сохранить - нужно научиться терпеть и прощать. А ты умеешь прощать, хотя это самое сложное в жизни. Не просто отмахнуться словами, а по-настоящему понять и простить. А чтобы понять, надо выслушать, а ты, как я понимаю, Диме не дала шанса всё объяснить. Так?

— Я не хочу видеть его, — тихо, чуть виновато, ответила Рая, опуская голову.

— А надо бы. Отдохни, соберись силами. Потом вы поговорите. И уж только после этого, решите, что делать с вашей ячейкой, — отец погладил дочь по волосам и пошёл в дом. 

И зёрна сомнения, которые он посеял в душе Раи, быстро дали дружные всходы. 

Пока она шла к причалу, солнце коснулась горизонта, и светильники вдоль тропинки автоматически включились, заполняя пространство мягким, тёплым светом. И тут же около их плафонов образовывались стайки мелкой мошкары, с шумом бьющихся о матовое стекло. 

 По периметру беседки были скамейки, а посередине стоял столик с резным столешником и такими же искусно вырезанными ножками. Рая присела и стала смотреть на озеро, вода в котором была насыщено-синего цвета. 

Память вернула её в дни молодости, когда они с Димой расписались и получили в общежитии от института отдельную комнату. Две узкие пружинные кровати, тумбочки, стол, два стула и шкаф для одежды. Всё казённое и далеко не первой свежести. Рая тут же купила новые занавески, скатерть на стол и тумбочки, посадила цветы в горшках, вырезав из журналов репродукции картин и портеры актрис, украсила стены. Комната «ожила». 

 Они любили вечерами сидеть на кровати, тесно прижавшись, и мечтать вслух.  Им не мешали запахи пережаренного лука и квашеной капусты, блуждающие по коридору, шумная компания в соседней комнате. Музыка, ссоры, смех. 

— О чём ты мечтаешь?

— Знаешь, как я в детстве представляла себе свой будущий дом.Он стоит на берегу моря. Из окон видно, как солнце лениво отпускается за горизонт, и на воде дрожит «рыжая дорожка». Крик чаек, запах солёного ветра. Вокруг дома цветущие яблони и цветы. Много-много разных цветов. Вот такой рай. Маленький, но мой.

— Наш

— Наш, — громко смеясь, соглашалась она.

Яркие воспоминания прервал лёгкий шум и неожиданное движение понтона к середине водоёма. Рая встревожилась, но тут в беседку вошёл муж.

— Ты?

— Я, — он протянул ей кофточку, а сам стал доставать из корзинки вино, бокалы, фрукты.

— Откуда? Ах, да, отец!

— Нам надо поговорить.

Рая прислушалась к себе и неожиданно поняла, что готова к выяснению отношений. Готова без лишних эмоций, нервов и даже претензий к Дмитрию. 

— Хорошо.

— Только ты не перебивай меня. Сначала выслушай всё до конца, а потом и я тебя послушаю, — он разлил по бокалам розовое испанское вино. Поднял свой бокал. — За понимание!

Рая лишь кивнула и пригубила любимое вино. 

— У меня нет и никогда не было любовницы. Девушка, с которой ты меня видела в кафе, работает ландшафтным дизайнером. Это была чисто деловая встреча. Мои задержки на работе связаны не только с бизнесом, но и сюрпризом, который я готовил тебе. Также и мои командировки. Всё.

— Всё? — удивилась Рая. — Так просто и наивно? Да, фантазией тебя, Шмелёв, природа обделила.

— Фантазия – это ложь. Я же говорю чистую правду. Я пропадал на стройке, приходилось всё контролировать, мотаться по соседним областям в поиске дешёвых и необходимых материалов.

— Какой стройки, Шмелёв? 

— Твоей мечты, — он кивнул на особняк. Рая, ошеломленная и до конца не осознававшая реальности, посмотрела на берег, где на причале маячили отец и Влад.  — Это твой рай!

— Я уже и не мечтала, — тихо произнесла Рая.

— Мечты сбываются, когда забываются, — сказал Дмитрий. Он крепко обнял и поцеловал жену. — Я люблю тебя. 

И через мгновение с причала взметнулись в ночное небо стрелы фейерверка, взорвались и рассыпались на тысячи разноцветных огоньков. 

2020

Не успел еще голос, произносящий страшный диагноз, замереть во втором повторе эха, как в комнате появилась Она. И туча нарочито набежала на без того тусклое, еще холодное солнце, и промозглый полумрак нагло вполз в помещение сквозь давно немытое окно. Вмиг стало темно, холодно, словно и не бушевал месяц май. Даже где-то тревожно.

Рассмотреть лицо непрошеного визитера было затруднительно. Да и все внимание приковалось к старинному серебряному, очень увесистому, канделябру для пяти свечей. Эдакая музейная реликвия, слепо хранящая вековые тайны, освещающая козни и заговоры, любовные сцены и счастливые мгновения.

 

Она брякнула подсвечник на журнальный столик, отчего тот покачнулся на своих тоненьких резных ножках. Зарябил мелкой болезненной дрожью.

Одновременно, без участия извне, вспыхнули все пять свечек, разбавляя полумрак, но создавая при этом световую завесу, скрывая гостя.

Голос зазвучал где-то в недрах сознания, раздражая скрипучей монотонностью:

— Срок тебе пять дней. Пять свечей. Первая догорит ровно через день, вторая – через два, последняя затухнет через пять. Пять дней у тебя, пять стадий ты должен пройти. Вспомнить все, осмыслить, оценить.

Губы предательски задрожали, в горле вмиг пересохло. Он не смог даже невнятного звука издать.

 

Протяжно скрипнула дверь. Она ушла. И солнце выглянуло из-за туч. Комната вновь залилась мягким светом и ласковым теплом.

Тихо шипел воск, мутные капельки его стекали по свечкам и плюхались на серебро канделябра.

 

 

1 день – Отрицание

Я не умру!

Да почему я должен умирать?!

Какая глупость! Дикое недоразумение! Почему я так слепо поверил диагнозу и безоговорочно принял как должное? Никто еще не отменял человеческий фактор. Всякий ошибиться может, и эскулап в том числе. И, скорее всего, так оно и есть!

Посмотри в окно. Какая дивная пора! Какая чудная весна бурлит, кипит и изливается красками, запахами, звуками. Все в округе пробуждается, зарождается. А я почему-то должен умереть?

 

Я не умру!!

Так мало пройдено дорог, так много сделано ошибок. И у меня должно быть время на их исправление. Может, не их самих, так хоть на последствия оных. Не исправить – так смягчить.

 

Я не умру!!!

Я не могу покинуть этот мир, так и не вкусив настоящего Счастья. Оно зависит от удовлетворения потребностей и желаний. Что я хочу? А что я хочу!

Хочу дождаться, когда моя любимая команда вновь станет чемпионом страны.

Я горю желанием увидеть второй сезон полюбившегося сериала.

Я хочу ощутить вкус плодов посаженного мною дерева.

Мечтаю увидеть, как разгоряченное солнце тонет в океане.

И потому я не умру!!!!

Пока не осуществлю планы, намеченные мною: написать и издать повесть о своей бурной молодости, отыскать могилу друга, разыскать родственников по ту сторону атлантической лужи, увидеть-таки мини-парад планет, осилить полное собрание сочинений Льва Толстого.

Я не умру!!!!!

 

 

2 день – Протест

Бессонная ночь. Лишь к утру я впал в недолгое и тревожное забытье. И мне приснился океан. Сине-зеленые волны дрожали мелкой рябью, порождая мелкие белоснежные кудряшки. А там, у горизонта, ярко-красное, даже больше – кровавое, солнце медленно, с нескрываемой грацией, опускалось в мировой океан. Шипело, выпуская густые и плотные пары белого пара. Я ясно слышал это возмущенное шипение. И звук тот разорвал слабую оболочку сновидения.

Проснулся, открыл глаза и…, первое, что я увидел, было то, как догорела свеча. Легкая дымка поднималась от сморщенного черного фитилька и таяла в воздухе.

В тот же миг жуткая реальность ворвалась в мое сознание.

 

А почему именно я?

Почему Я должен умереть? Кто-нибудь другой, второй, третий. Именно Я? Почему столь ужасный диагноз выписан МНЕ???

Вопросы. Одни лишь вопросы. Риторические. Нет на них ответа, и не будет!!!

Чем Я хуже других? Чем?

Вот, к примеру, Егорович, местный бомж и пропойца. Живет и радуется, хотя и жизнью-то назвать столь жалкое существование язык не поворачивается. Но живет же! И не завис над ним дамоклов меч, не угнетает, не давит на психику. Живет одним днем, одними воспоминаниями. Без будущего, без цели, без мечты.

 

Почему Я??

Глупость, когда так уверенно говорят, что Господь забирает самых лучших и достойных. Одновременно умирают сотни тысяч людей, и что? Все они, как один, самые достойные, цвет нации? Конечно же, нет, нет и еще раз нет. В природе сохраняется баланс.

А я? К какой категории отношусь я? Я – достоин! Вот только вопрос: чего именно достоин я? Ранней смерти или жизни? Очередной вопрос в пустоту.

 

Неужели мои грехи столь смертельны? И индульгенцию нельзя вымолить, невозможно купить?

Не укради. А я воровал! По мелочевке, помаленьку, но воровал. У государства своего. Оно само со своими несовершенными законами подставлялось. Заставляло, толкало, вынуждало.

Не прелюбодействуй. А я любил! Многих. Не всегда искренно и с серьезными намерениями. Моя вина в том, что никто из них так и не смог связать свою судьбу со мной. Я просто не давал им такого шанса. Не доводил флирт до мгновения «X».

Не завидуй. А я завидовал! Чужому здоровью. Чужой удаче. Чужому счастью. Не «черной», конечно, завистью, это в оправдание. Но далеко и не «белой» – это в упрек. Серость, короче. Как и все мое существование.

Не унывай. А я отчаивался! Я выплескивал на окружающих злость и обиду! Я бил стекло! Я дерево ломал! Я горечью плевался!

И пил!!! Пил «белую» по-черному.

И что? Это ли повод для такого диагноза в столь раннем возрасте? Когда в тысячу раз больше меня прожженные грешники продолжают жить и процветать.

Почему именно Я???

 

 

3 день – Просьба об отсрочке

Когда не спится – ночь вечность длится. Но правило для тех, у кого впереди целая жизнь. А у меня свечки. Осталось всего три. И время словно взбеленилось. Несется на скорости бешеной. Бесстрашно так и безрассудно.

Допустим, что диагноз верен и сомнениям не подлежит. Конец предрешен и неизбежен. Но почему срок так ничтожно мал?

Силы небесные! К вам взываю я. Дайте мне времени побольше. Ну, или на крайний случай, не такое быстротечное, ибо так много мне надо успеть.

Дорисовать свое генеалогическое древо. Отыскать хоть маломальского князька.

Привести в ажурный порядок свой личный архив. Дневники, стихи, фотографии, коллекции.

Расплатится по кредитам и займам.

Признаться наконец-то в любви женщине, которую так бережно и трепетно храню в своем сердце без малого четверть века.

 

Господи! О чем это я? Мне времени отведено так мизерно, а я…. Да кому интересно, к какому роду я принадлежу. Принадлежал. Не такая уж значительная личность, чтобы кто-то стал искать во мне каплю благородной крови.

Кому будет нужен мой архив? Стихами растопят печь. Коллекции растащат, чем и обесценят. Из фотографий сделают новогодние фонарики.

А кредиты? Что кредиты? Банки сами виноваты, применив грабительские проценты, пени и штрафы.

И женщина все сама и давно знает. Любовь нельзя скрыть, если она настоящая. И мое признание уже ничего не изменит. Не перепишет прошлое, не переиначит настоящее, и будущее…. А вот будущего у меня-то и нет.

 

Мне, главное, исправить ошибки. Вымолить прощения у тех, кого я обидел, кому принес боль и страдания. Словом и делом. Нарочито и ненароком. Осознанно и не по разумению. Большие и ничтожно маленькие, но, однако, нанесенные.

Вымолить прощение. У живых, глядя прямо в глаза, у мертвых – проливая слезы на могилы.

А для этого необходимо Время. Так дайте же мне отсрочку! Только не сейчас! Еще немного дайте время для жизни!!!

 

 

4 день – Депрессия

Скребется мышь где-то под плинтусом. Или гоняет черствую, заплесневевшую корочку хлеба, или точит обои.

Чувствую, как ее острые маленькие зубки вгрызаются мне в душу, оставляя глубокие разрезы. И сочится из них мелким бисером нестерпимая боль.

Отвлекись. Подумай о другом. Нет, лень. Мысли текут вязкой массой неведомо куда.

Жаль, что не принят закон об эвтаназии. Хотя каждый и заслуживает то, что переживает в часы угасания. Мучительно, болезненно, невыносимо.

Перед глазами плавают черные точки, палочки, слипаются, образовывая цепочки ДНК. Словно инфузории под взором мощного микроскопа.

 

Шприц? Мутная жидкость, масляная капелька на острие игры.

— Что это?

— Жидкий пенопласт.

— Жидкий пенопласт? Что за бред? Я впервые такое слышу.

— Ты – первый подопытный. Закатай рукав.

Вены минутой вздулись, словно ручьи в половодье, прорезали руку синими узорами. Игла туповатая, протыкает вену со звуком. Едва заметное тепло бежит по вене. А дальше – сердце, артерии, капилляры. Ничего не чувствую. Ничего не происходит. В комнате повисла тревожная тишина.

Вот только муха, угодившая в паутину, начинает биться в истерике. Паутинка натянулась, зазвенела в низком диапазоне. И давит этот звук на перепонки. Да так, что взрывается мозг.

А пенопласт тем временем густеет. Лопаются капилляры. Выступают синюшные пятна по всему телу. А пенопласт продолжает расти и наращивать объем. Вот уж и вены разрываются, а он все прет и прет. Словно промокашка, рвется кожа, и я вижу его. Белый, с розовыми кровяными прожилками между крупными зернами вспененной пластмассы. Руки, ноги, живот.

Боль!!! А кричать не могу. И во рту пенопласт. Скрипит, выдавливает зубы. Глаза вываливаются из глазниц, болтаются на нервных отростках. Аминь!

 

Луч солнца пронзает шторы и бьет по глазам.

Я жив!!! Пока жив.

Вот только почему так горяч этот солнечный посланец? Проникает, плавит мысли. Закипает, пузырится, серая масса.

 

И ведь кукушки в саду молчат четвертый день.

 

А вместо слез по щекам скатываются остроугольные крупицы соли крупного помола.

 

 

5 день – Принятие

Я уйду из жизни без следов и примет.

Никто меня добрым словом не вспомнит.

Только холмик земли и треснувший крест

Одинокому путнику о вечном напомнит.

Что ж, надо принимать. С благодарностью, как бы то парадоксально не звучало.

Подведем черту. Неутешительный итог вырисовывается. Тут главное – не оправдываться. Я со своим талантом отбеливать могу любой кляксе придать целомудренную свежесть. Так что пусть этим занимаются потомки. Вот у них-то и будет объективное мнение. Разнообразие, спектр, диверсификация. И это правильно. Ну, нельзя пройти весь путь в одном режиме. На одной волне, на одном уровне.

 Плюсы и минусы, взлеты и падения, добродетель и грешник. Сочетаются, чередуются, переплетаются. Вот и я таков. Кто-то плюнет на могилу, кто-то с благодарностью возложит цветы.

Так было, так есть, и так будет всегда. Человек не совершенен. Удача переменчива. Жизнь разнообразна, и потому прекрасна. Именно своей непредсказуемостью.

 

Я ошибался, утверждая, что Счастье зависит от удовлетворения своих желаний и помыслов. Сейчас я говорю со стопроцентной уверенностью: это не так!!!

Счастье просто есть! И именно оно нам дает возможность иметь то, чего желаем, о чем мечтаем.

Я был счастлив!

И таким я и уйду!

 

Пусть будет!

 Вениамин Сергеевич с тоской в глазах глянул на улицу. Ничего там с утра не изменилось. Осень в этом году затянулась с лихвой. Непростая осень. Нудная, серая, плаксивая, ни одного солнечного денечка. Даже шелест золотистой травы нынче не услышал. Мокрые, грязные листья лишь прилипали к сапогам, вызывая тихую раздраженность. Поскорей бы уж выпал первый снежок, да ударил морозец. Совсем не хотелось нос высовывать из теплой квартиры. Да вот только пес Валидол имел на это свою точку зрения. И нужду справить, и по грязной травке побегать, и зазевавших котов, что кормились около мусорных контейнеров, погонять от души.

— А вон мужику все нипочем, — прошептал беззубым ртом Вениамин Сергеевич, заметив одинокую фигуру человека, который пытался укрыться от непогоды под навесом «гриба» на детской площадке. Прищурив глаза, он сумел узнать мужика, невзирая на пелену плотного дождя и мокрого стекла.

— Так это же опять Леонид! — уже в голос вскрикнул он. — Сосед их двадцать второй квартиры. Бывший сосед, — горько поправил себя и покачал головою. — Эх, судьба-судьбинушка, не объяснимы помыслы твои!

Пока он неспешно собирался на вечернюю прогулку, пока искал ошейник Валидола, в голове пронеслись картинки китайского фонаря недавних событий.

Леонид в их доме появился лет десять назад. Тогда весь двор только и говорил об этом. Кто осуждал, кто переживал, кто…. Короче, равнодушных тогда никого не было. Все имели свое мнение, которым пытались поделиться. От малого до старого, женщины и мужчины. Ведь Леонид предстал перед старожилами в качестве гражданского супруга Аллочки.

Алла была гордостью всего дома. Просто красавицей, на зависть женщинам, на восхищение мужчин, на подражание подрастающим девочкам. Да вот только личная жизнь у нее как-то сразу не сложилась, пошла боком, наперекосяк. Замуж вышла по большой любви, за перипетиями которой наблюдали любопытные старушки, за приволжского немца. Красивая пара, романтический конфетно-букетный период, достойный сюжета для плаксивой мелодрамы. А потом Борис возьми и смотайся на ПМЖ в Германию, даже рождения дочери не дождался. И родилась Злата раньше срока, и все болячки стали приставать. Отчего, наверное, и характер испортился с рождения. Капризы, требование повышенного внимания к себе, желание постоянного присутствия матери. Природная красота Аллочки стала меркнуть, тускнеть. В глазах поселилась усталость, балансирующая на грани отчаянья. Наверное, оно и толкнуло молодую женщину на отчаянный и тогда всем казавшийся необдуманный шаг. Привезла Алла с малой родины Леонида. Шок! Вот первое, что тогда почувствовали все жильцы всего дома. Хромой, полноватый, со следами угревой сыпи на лице. От него пахло перегаром и почему-то старостью. И только в серых глазах, за грустинками, просматривалась сила к жизни, неистощимый оптимизм и огромное желание творить добро, одаривая им всех окружающих, без разбора на ранги и сословия.

Неумолимо шло время, и с каждым новым прожитым днем становилось понятно, что Леонид — настоящий человек, на которого можно полностью положиться и опереться в трудный момент. С ним и просто поговорить было приятно, и душу излить безопасно, зная, что все останется только между ними. Несмотря на возраст, Леня очень хорошо разбирался в жизненных перипетиях. Его советы были безобидными, но вполне эффективными. И в компаниях, по праздникам, он стал незаменимым заводилой, и это несмотря на то, что сам почти не выпивал, но мог украсить вечер искрометным остроумием.

Работал он бухгалтером в ЖКХ и дома подрабатывал, делая квартальные отчеты местным мелким предпринимателям. Хватало не только на бутерброд с маслом, но и на икорку сверху. А главное: он полюбил Злату как родную. Просто души не чаял в девчонке. И та отвечала ему взаимностью. Как-то успокоилась, перестала по пустякам закатывать истерики, капризы с годами сошли на «нет». И Алла снова расцвела. Вторая молодость оказалась наиболее эффектнее, наиболее пронзительнее. И вскоре стало забываться то, что Леня всего лишь сожитель, что Злата не кровь от крови, не плоть от плоти. Это была просто идеальная семья, полностью довольная жизнью, что так редко встречается в повседневной реальности.

Однако сказка недолгой оказалась. На горизонте появился Борис Вельц, которого Вениамин и не сразу-то и вспомнил, пришлось напрягать память, старательно морщить лоб. Он появился ниоткуда лишь для того, чтобы все разрушить. В одно мгновение. А может, и не в одно. Никто не знал, что на самом деле происходило между Аллой и Леней. Сами они никогда «не выносили сор из избы», не выставляли проблемы на всеобщее обозрение. Просто в один далеко не прекрасный день новость обрушилась как свершившийся факт: Алла с дочерью уезжают в Германию. Навсегда! Даже квартиру успели продать. А Леонид оказался в один момент никому не нужным, без своего угла. И где он теперь обитал, никто не мог и предсказать. Вот только Вениамин Сергеевич уже несколько вечеров замечал Леонида во дворе. Парень сидел под грибком и смотрел на окна уже бывшей квартиры. Приходил в то время, когда по телевизору шли друг за другом сериалы, и во дворе царила абсолютная тишина. Сердце кровью обливалось от этой картины. Надо было поговорить. Необходимо просто выслушать, и…. Хотя, что можно тут посоветовать, черт возьми?! Опыт прожитых лет сам находился в полном замешательстве. Тупиковая ситуация.

 Вениамин Сергеевич спустил с поводка Валидола, и тот, радостно повизгивая, бросился по лужам. Только брызнула в разные стороны мутная вода. А сам хозяин неспешно подошел к Леониду, опустился рядом на влажную скамейку.

— Как ты?

Леня только слабо махнул в ответ рукой. Был обреченностью пронизан этот жест.

— Как же так случилось?! — что-то среднее между вопросом и восклицанием получилось у старика. Только со второй попытки получилось раскурить сигарету.

— Вероломно. Неожиданно. Без вариантов. — Подал голос Леонид и, почувствовав дружеское плечо, стал выплескивать накопившуюся боль. — С Аллой все понятно. Она и не любила меня никогда. Это я со школьной скамьи сох по ней. А вот Злата! Даже жутко стало. Растерялся. Потерялся. Почва из-под ног ушла.

— Что?

— Еще вчера она меня едва не боготворила. Считала лучшим отцом на свете. Искренне так в сочинении написала. Мы же с ней жили на одной волне, все друг другу рассказывали, доверяли слепо. Даже, — он попытался улыбнуться, — обсуждали чисто женские дела и проблемы. А как узнала всю правду, как встретилась и поговорила с Борисом, так переменилась в одночасье. И глянула на меня как на пустое место. Сквозь меня смотрела, не замечая. Страшно!

— Все равно бороться надо было, — с металлом в голосе сказал Вениамин Сергеевич. — За счастье свое бороться надо, а не сопли утирать опустившимися руками.

— Надо было, — как эхо повторил Леня. — Да только что я мог предложить? Что я мог бросить на свою чашу весов, когда у немца и особняк в Германии, и дача в Греции, и для Златы учеба в престижном университете. И даже уже пригретое теплое место работы в хорошей компании и с отличной перспективой карьерного роста. Все расписано на десять лет вперед.

— А счастье? — возмутился старик, уронив сигарету. Та зашипела в мокрой траве. — Ты сейчас говоришь только о материальной стороне. А разве это главное? Да, согласен, это очень существенно, но не доминирующее! Жизнь нельзя назвать жизнью, если в ней нет счастья и радости. Воплощение счастья – вот что такое жизнь! — сказал вдохновенно и замолчал.

Молчал и Леонид. Нарушали тишину лишь порывы ветра, что хлыстали голыми ветками, да дождик неустанно барабанил по навесу.

— Да, вы правы, — наконец-то заговорил Леонид. — Наше счастье вечно с нами идет рядом, а мы не видим, не слышим, не чувствуем его. Счастье – это лучики света, да только в нас они не проникают.

— Почему? — удивился Вениамин Сергеевич, не ожидавший такого сравнения.

— Потому что в нас накопился мусор. Много мусора. Огромная помойка.

— Мусор? — нахмурил брови старик.

— Да! Мусор – это наши привычки, наше состояние души, наши псевдо принципы и каноны. Эта свалка и мешает нам ощущать радость жизни в полной мере. А прорастает этот хлам от чувства страха. Мы же все время чего-то боимся. Боимся потерять то, что имеем. Опасаемся что-то сделать не так, не то сказать, не то подумать. Страшимся сплетен и осуждений. Мы просто в ужасе от перспективы перемен. Страх. Страх порождает негатив и дискомфорт.

 И вновь повисла относительная тишина. Даже ветер как-то сник. Прикурили по новой сигарете.

— И что делать? — Вениамин Сергеевич намеревался учить Леню, а теперь сам оказался в роли нерадивого ученика.

— Освобождать себя от мусора. Всколыхнуть помойку. Отказаться от привычек, пересмотреть взгляды на жизнь, перекроить мировоззрение. Но прежде всего: глянуть своему страху в глаза. И выжечь его. Дотла! До основания! До пепелища!

— Да, — покачал головой старик. — Неприятное занятие.

— Мучительное и долгое, — дополнил Леонид. — Очень долгое. И потому необходимо начать незамедлительно. Не ждать завтрашнего утра, не откладывать на понедельник, не планировать на начало месяца.

— Слушай, Леонид, — озарение осветило лицо старика, — а ведь есть и второй путь.

— Неужели? — Леонид, как показалось, был даже немного расстроен оттого, что его философия не столь уж и аксиоматична.

— Не нужно капаться в мусоре и уж тем более искать грязь в себе. Нужно просто направить все свои усилия, приложить все способности лишь на одно: видеть во всем только положительное, чувствовать только хорошее, впитывать лишь позитив, и…, — он замолчал.

— И? — нетерпеливо спросил Леня.

— И тогда мусор сам по себе перегорит, — поставил точку Вениамин Сергеевич.

Ветер вновь усилился, словно разочаровался концовкой их разговора.

— Как жаль, что знания к нам приходят поздно.

— И что теперь? — поинтересовался старик, «возвращаясь на землю».

Леонид окинул грустным взглядом многоэтажный дом:

— А что теперь? Осень. Дождь. Люди зажигают свет. Окна, как маяки в ночи, указывают путь близким. Кричат в темноту: «мы здесь, мы ждем». А мои окна уже никогда не зажгутся.

— А вдруг? — бросил пригоршню надежды старик.

И Леонид улыбнулся:

— А ведь завтра понедельник.

— Первое декабря, — понял Вениамин Сергеевич.

 По всем народным приметам, да и по прогнозам синоптиков, день обещал быть теплым и ясным. Но предчувствие грозы не покидало Ивашова, давило на психику, вызывая душевный дискомфорт. Он вышел из здания редакции, перешел автостраду и в бессилье опустился на первую же скамейку тенистого сквера. Ему не хватало воздуха, и он торопливо снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу. Пошарил по карманам в поисках сигареты, но вспомнив, что решил бросить курить пять дней назад, «чертыхнулся». Заполнить пустоту, которая вдруг возникла вокруг него да и внутри, было абсолютно нечем. Затравленным и отсутствующим взглядом он осмотрелся. Народа в округе было мало. Это и понятно: все-таки разгар дня. Кто на учебе, кто на работе. Чем-то занято население, и только он, Ивашов, продолжал оставаться российским безработным.

Шестое чувство заставило его бросить взгляд на парадный вход издательства, из которого в тот момент выходил Камчадалов. Весь такой счастливый и сияющий, как новенький пятак.

«А собственно, что он значит в литературе? — с обидой подумал Ивашов и тут же ответил сам себе, приводя весомы аргументы. — А ничего! Обычный писака боевиков. Фантастика – не более! То угроза ядерной войны, то теракт в центре Москвы, который так успешно ликвидирует супергерой. Погони, перестрелки с горами трупов, подробнейшее описание рукопашного боя. И все! Ничего реального, ничего не взято из жизни. Выдумка чистой воды. Но ведь печатают!!! Издают! Многомиллионными тиражами!».

Камчадалов тем временем тоже направился в сквер, и Ивашов поспешил принять безмятежный и почти счастливый вид. Словно и его единственная написанная книга продается с ажиотажем во всех магазинах и уличных лотках.

— Привет. — Камчадалов присел рядом, обдал Ивашова дорогим парфюмом.

— Виделись. — Ивашову не хватило природного таланта держать марку преуспевающего писателя.

— Опять не приняли? — Камчадалов понял его состояние.

Ивашов предпочел промолчать, давая понять оппоненту, что не желает разговаривать на эту тему. Но писатель боевиков не понял тонкого намека. Да и как ему было это понять, когда в нем полностью отсутствовала интеллигентность. Человечишка, возомнивший себя творческой личностью.

— Знаешь, в чем твоя проблема?

А это становилось даже забавным: что может посоветовать бульварный бумагомаратель?

— Тебе надо взять какой-нибудь псевдоним. Такой звучный, смачный, гордый. Что бы зацепило. А что это: Иванов?

— Во-первых, не Иванов, а Ивашов, — начал говорить, чувствуя, как где-то в глубине назревает вулкан.

— А не один ли хрен?

— Во-вторых, это моя настоящая фамилия. И если уж прославлять, то прославлять ее. Она мне досталась от предков, которые не стыдились ее плебейского происхождения.

— Ну, если ты так ставишь вопрос, то тогда конечно, — он поднялся, — тогда желаю чуда, — и вальяжной походкой удалился. Ивашов же погрузился в свои невеселые раздумья.

 

Матвей Ивашов с раннего детства вкушал все прелести высокой литературы. Его родители, интеллигенты до корней волос, воспитывали его на творениях Пушкина и Лермонтова, Толстого и Тургенева, Чехова и Гоголя. В подростковом возрасте он зачитывался Беляевым и Дюма. Он понимал и ценил классиков и современников. Писателей и поэтов, державших высокую планку, чьи произведения оставляли неизгладимые впечатления. К ним постоянно хотелось возвращаться, перечитывать и наслаждаться. А вот от современной литературы его просто коробило. Несчитанное количество однотипных «писак», пишущих антологические детективы и боевики. Он читал и их романы, но тут же забывал. И само содержание, и имя автора. Он просто пытался понять: почему такая посредственная литература издается миллионными тиражами? Почему так востребовано в обществе? Ну не может ведь весь народ в столь короткое время так деградировать? И опуститься в своих пристрастиях до желтого чтива. Не иначе как тут применили новое секретное оружие воздействия на сознание народных масс. Всенародная кодировка! Даже литературой ту писанину назвать язык не поворачивается. Пошлость, насмешка, порнуха, в конце концов! Вот тогда-то с ним что-то и произошло. Проснулось в нем то ли озарение, то ли божья искорка. И написал Матвей Ивашов роман. Неплохой роман, по мнению близких по духу людей, таких же преданных адептов классиков мировой литературы. Но в издательстве ему отказали. «Архаизм. Непопулярно. Это не будет продаваться», – только и слышалось в ответ. Но почему??? Неужели общество еще не устало от грязи и насилия? Неужели в нем не осталось потребности в высоких и чистых помыслах и чувствах? Страшно становится от осознания этого, неуютно.

Ивашов очнулся от своих грустных размышлений и почувствовал панический страх перед одиночеством. Потребность в общении буквально давила на него в чисто физическом контексте. А где найти собеседников и, больше – просто слушателей. Конечно же, во дворе. Старики – пенсионеры, ровесники – бездельники собирались всегда во дворе дома, где коротали время за домино и шахматами. Среди этой разношерстной толпы любил бывать и сам Ивашов. Это было приятное и где-то даже полезное времяпровождение. Столько народа, столько характеров, столько интересных судеб. Ведь про каждого человека можно написать ну, если не повесть, то уж рассказ обязательно. Какие характеры, какие эпатажи! Какие сюжетные переплетения. Это только у современных «писак» в их «писульках» все предельно просто и прямолинейно. Если герой – то уж полностью положительный персонаж, у которого только одни достоинства и плюсы. Если злодей – то уж обязательно соткан из всех отрицательных качеств и греха. Но в жизни так не бывает. Каждая личность сбалансирована, в каждом намешано и черное, и белое. У каждого свой большой плюс и скелет в шкафу. Так интересно за всем этим наблюдать и читать. Потому и жизнь так восторженна и изумительна.

Ивашов не ошибся: во дворе доминировали представители сильного пола. У них не было ни домашних хлопот, ни «мыльных» переживаний таких далеких по географическому признаку, но таких родных по духу бразильянок.

— Матвей, — к нему навстречу бросился сосед с шахматами подмышкой, — может, разыграем партийку, другую?

Он был его одногодком, но на пенсии по инвалидности. Потому и прожигал время без зазрения совести. Чего нельзя было сказать о самом Матвее, который и работу не мог найти по душе и специальности, и от литературной деятельности не имел никакой выгоды. Поэтому и отношения с супругой были всегда напряженными и даже взрывоопасными. Но сейчас ему было просто необходимо отвлечься от неприятностей. Да и домой особо не хотелось спешить. Потому он с радостью присел на скамью и стал расставлять шахматные фигуры. Первую партию он выиграл легко, и по законам жанра следовало дать соседу шанс отыграться. Но тот сам не пожелал реванша, стал складывать шахматы.

— А у меня к тебе просьба.

— Слушаю.

— Ты же, говорят, стишками балуешься?

От такого словосочетания Ивашов невольно поморщился, но сдержал-таки себя в руках.

— Да, бывает, что муза посещает и меня.

— Вот и ладненько, — сосед от удовольствия потер ладони. — У моего сына юбилей назревает. Так вот я попрошу тебя: сочини какое-нибудь поздравление, можно просто тост или что там еще бывает.

Ивашов невольно отшатнулся от него, но сосед расценил это по-своему:

— Я в долгу не останусь, отблагодарю. С деньгами ведь у тебя трудности?

От возмущения захотелось закричать в голос, но Матвей все-таки сдержался. Вскочил, оставляя на это последние силы. Далее на ватных ногах поплелся домой. Сосед еще что-то там кричал, предлагал, уговаривал, но Ивашов этого не слышал. Вся его натура безмолвно кричала от возмущения. «Ну, как простому обывателю объяснить, что поэзия творится под эгидой вдохновения? Стихотворение не рождается по прихоти, по приказу, даже под перспективу заработка. Это возвышенная субстанция. Это апогей душевного порыва. Конечно, можно накрапать что-то вроде «поздравляю и желаю», но назвать это поэзией? Да нельзя, будь даже у тебя изощренная и большая психика. Как угодно назови. Стихоблудие! Рифмоплетство! Но никак не поэзией!!!»

Предчувствие грозы все же его не обмануло. Только гроза это была совсем иного рода. В виде супруги – Нины.

Едва он переступил порог квартиры, как услышал столь ожидаемый вопрос:

— Ну, как?

— Отказали.

— Ну, вот! — Нина как отличная машина заводилась с пол-оборота.

— Но в редакции «Крокус» мне обещали на следующей неделе рассмотреть мой роман.

— Слушай, Ивашов. — Когда жена сердилась, то всегда называла его только по фамилии. — Тебе самому не надоело кормить меня завтраками? Неужели ты сам не понимаешь или просто не хочешь понять, что «завтра» для тебя не наступит никогда?

— Почему это? — удивленно возмутился Матвей.

— Да потому, — со злостью ответила Нина, и гримаса искорежила природную красоту миловидного личика. — О чем твой роман, скажи?

— О жизненных перипетиях трех поколений обычных людей. Об их чувствах, ценностях.

— И что тут нового? «Вечный зов», «Тени исчезают в полдень»! Тебе их не переплюнуть.

— Я написал о новом поколении, — Ивашов попытался слабо оправдать свое творение.

— Да кому это сейчас интересно? Господи! Ну, почему ты уперся на зависть всем баранам. Почему ты не хочешь придумать хитроумное преступление, а потом с изяществом раскрыть его? Неужели это так трудно?

Ивашов был слишком подавлен, чтобы дискутировать с супругой. Не было сил спорить на тему истинной литературы и дешевого бумагомарательства. Но и отмалчиваться было неправильным, подумает еще, что права:

— Нет, это не трудно.

— Вот! — она демонстративно уперла руки в бока. — Вот и займись делом. Заработай, наконец-то, себе на хлеб с маслом.

— А! — слабо отмахнулся Матвей, – такого литературного мусора и так предостаточно. Я дождусь своего часа, своего времени.

После его столь резкого и категоричного заявления взрыв произошел незамедлительно. «Гроза» была ужасной.

— Да никогда не придет твое время! Слышишь: ни-ког-да! Это архаизм! Утопия! Пережитки прошлого! Твой роман так и останется на дискетке. Никто и никогда не отважится напечатать его. А если даже и найдется такой сумасшедший издатель, то знай, что эти книги никто не станет покупать. Ну, если, конечно, они будут очень дешевыми, то их станут брать на разжигание костров и каминов.

Это был удар ниже пояса. Матвей даже внутренне не был готов к такому повороту. Чего-чего, а уж он знал, что можно ожидать от Нины, особенно в гневе. Но такое случилось впервые, и он промолчал. Только внутренне сжался. А Нину уже было нельзя остановить:

— А может, ты возомнил себя чуть ли не классиком? Надеешься, что после смерти обретешь славу и признание? А? Так вот, знай: этому не бывать! Никто не вспомнит о тебе, и уж тем более о твоей дискетке. И что тогда получается? Получается, что ты проживаешь жизнь зря, не оставляешь ни следов на земле, ни памяти в сердцах. Пустота ты, Ивашов, пустота! Вакуум!

И эти обидные слова Матвей проглотил. Спорить не было ни душевных сил, ни желания. Нина закончила монолог и ушла в комнату. Матвей подумал, что гроза миновала, утихла, и облегченно вздохнул. Но как же сильно он ошибался! Нина вернулась через мгновение с чемоданом в руке:

— У меня к тебе последнее предложение. Если ты сейчас от него отказываешься, то я ухожу. Мне надоело жить с неудачником, тратить на него жизнь.

— Какое? — Матвей заметно побледнел. Решительность в глазах жены говорила сама за себя. В прошлое возврата уже и быть не могло.

— Мой один хорошо знакомый из рекламного агентства предлагает работу. Хорошо оплачиваемую работу.

— Какую?

— Писать слоганы для рекламных роликов.

— Что!? — Матвей приподнялся в кресле. Такой обиды поэтическая душа перенести не могла. Он буквально задыхался от возмущения. — Да ты с ума сошла! Да я! Да чтобы я опустился да таких пошлостей! Пейте детки молоко – туалет недалеко! Да никогда в жизни! Лучше уж с голода умирать, чем пачкать гордое имя поэзии такой пошлой грязью.

— Ну и умирай! — она сдержала слово. Она ушла, громко хлопнув дверью.

А Матвей еще долго метался по квартире, натыкаясь на скудную мебель. Творческая личность кипела от возмущения и оскорбления. Еще ни разу в жизни его так не унижали. И кто, Нина? Любимая женщина!

— Ничего. Ничего, — успокаивал он сам себя. — Вот наступит завтра, и все будет по-другому. Она взойдет еще, моя звезда.

 

Он проснулся на рассвете. А того словно и не было. Над городом низко-низко висели грозовые тучи, и мрак заполонил все улицы и переулочки.

Словно ночь и не кончалась.

Словно «завтра» так и не наступило.

Лариса встретила мужа у открытой двери, прислонившись спиной к косяку. Аркадий удивился лишь на мгновение, затем догадка озарила его лицо, и легкая улыбка едва коснулась тонких губ:

— Наша богиня спит?

— Только что угомонилась. Сейчас выспится красавица и задаст нам жару на полночи. Что делать-то будем?

Аркадий нежно обнял супругу:

— Может, все-таки няню наймем?

— Нет, — категорично заявила Лариса. — Не сейчас. Я сама хочу увидеть ее первые, такие робкие шаги. Я первой хочу услышать «мама». Вот когда ей исполнится годика три, и я выйду на работу, тогда и вернемся к этому вопросу.

Аркадий, не выпуская жену из объятий, прошел с нею в квартиру.

— У тебя что-нибудь случилось? — поинтересовался он.

— Нет, — поспешно ответила Лариса.

Он внимательно всмотрелся в ее лицо:

— Но что-то все-таки тревожит тебя. Беспокоит. Я чувствую это.

Лариса только улыбнулась в ответ. Ее до сих пор поражала его чуткость, внимательность и трепетная забота. И совсем не обязательно было что-то говорить, что-то объяснять. Как открытую книгу читая, он мог безошибочно определить ее душевное состояние по глазам, жестам, походке.

— Вон, — она кивнула на стопочку свежих газет и писем. — Пригласительный прислали. Вечер встречи выпускников у нас.

— И?

— Что?

— Что так сильно тебя встревожило?

— Не знаю, — солгала она, отворачиваясь от мужа. Стала накрывать стол к позднему ужину.

Аркадий выдвинул свою версию:

— А я, кажется, догадываюсь. Прошло пять лет. Воспоминания еще такие свежие и яркие, а ты уже осознаешь, что школьные годы были самыми счастливыми и беззаботными. Золотое времечко, которое, к великому сожалению, уже никогда не вернется.

— Да, наверное, — Лариса поддержала версию мужа. Ему совсем не обязательно было знать истинную причину. Не стоит копошиться в иле, поднимая муть со дна. Ни к чему нарушать прозрачность родника.

— Тебе обязательно надо поехать. Посмотреть на школьных друзей, встретиться с учителями, которые сейчас уже не кажутся такими требовательными и строгими. Да и себя, в конце-то концов, показать. — Он ужинал неспешно, наслаждаясь и едой, и присутствием жены, и тишиной в огромной квартире. — И не стоит скрывать свои грешные мысли: ты должна появиться на вечере королевой. На новой машине с личным водителем, в новой шубке и в старинных украшениях.

У него временами проскальзывали и гордыня, и тщеславие, и завышенные амбиции. Хотя он, по большому счету, мог себе это позволить. Он сам поднял свой бизнес с нуля. Он сам заработал уважение и место в высшем обществе города. Без какой-то либо помощи и протекции извне.

 

А истинная причина была. Весьма весомая. И имя той причины – Данила Огородников. Данька!!!

Детская дружба переросла в юношеское увлечение, а потом как-то неприметно и незаметно пришла любовь. Не вспыхнула в одночасье, не накрыло цунами. А просто тихо пришла и, как оказалось, пришла надолго.

И в школе все знали, и весь микрорайон был в курсе того, что Данила и Лариса – пара. Они встречаются давным-давно, и даже их будущее достаточно прозрачно и ясно. Никто не совершал даже маленькую попытку разбить парочку, увлечь одного, оказать повышенные знаки внимания другой. Хотя и Данила, и Лариса были привлекательными молодыми людьми, завидными партиями с прекрасными перспективами.

Многолетняя дружба не притупляла желание в постоянных встречах, не снижала потребности в неспешных и откровенных беседах. Даже молчание в обществе друг друга было прекрасным, а порой и просто необходимым.

С выпускного вечера они сбежали. Забрались тогда на старую водопроводную башню по скрипучим ступенькам. С ее верхней площадки открывался потрясающий вид: весь небольшой городок, утопающий в зелени, лежал как на ладони. Вот тут они и встретили рассвет в жарких объятьях и страстных поцелуях. А также со словами клятв сохранить и пронести всю жизнь свою любовь, не смотря ни на что.

— У нас обязательно родится девочка, — с жаром говорил Даня. — Я уже имя ей придумал.

— Да? — удивилась Лариса. Она никогда так далеко не смотрела в будущее. — И как мы ее назовем?

— В честь тебя, и в честь меня одновременно. Лариса и Данила. — Он выделил первые слоги. — И что получается? Лада!!!

— Лада! — немного обескуражено ответила Лариса.

— Богиня любви и счастья.

И чувствовалось в тот миг, что эта богиня древних славян накрыла молодых людей крылом покровительства и опеки.

Но у жизни были свои планы на судьбы Данилы и Ларисы. Она гнула свою сюжетную линию.

Огородников уехал покорять столицу своим талантом. Он учился и работал в компании своей родной тети дизайнером. Лариса, не имея таких связей, осталась в родном городе, где поступила в местный ВУЗ. Ежедневные многочасовые разговоры по телефону как-то незаметно стали укорачиваться и понижать градус. И процесс этот только прогрессировал. Совсем скоро их общение свелось к коротким сообщениям с банальными и дежурными фразами.

Лариса понимала, что расстояние и расставание «убивали» любовь. Она забила тревогу, стараясь всеми способами спасти отношения. Но поговорить откровенно с Данькой так и не получилось. Он просто-напросто пропал. Сменил номер телефона, съехал от тетки на съемную квартиру, адрес которой упорно никому не сообщал. И тетка его на звонки Ларисы отвечала как-то размыто и непонятно, каждый раз обещая отыскать племянника. А потом пару раз сорвалась на грубость и попросила девушку оставить свои назойливые звонки, принять и понять, что пришло время забыть Данилу раз и навсегда.

То было для нее ужасное время. Она до сих пор с содроганием вспоминает бессонные ночи, когда разочарование и обида от предательства изливались в подушку нескончаемым потоком.

Вот тогда-то и появился у горизонта Аркадий. Он поддерживал ее. Он терпеливо выслушивал ее жалостливые монологи. Он не позволил простой обиде перерасти в ненависть, которая сжигает в первую очередь собственную душу. Он не позволил ей свалиться в пропасть отчаянья, где мысли о суициде кажутся самыми верными и правыми.

И постепенно вывел девушку из депрессивного состояния. Лариса тихонько возвращалась к жизни. Потянула учебу, стала выходить в люди, в кинотеатр и на дискотеки. Она снова почувствовала потребность в общении, она снова стала улыбаться. И ничего удивительного не было в том, когда она с радостью приняла предложения руки и сердца Аркадия.

Вот только иногда: раз – и всколыхнется сердечко, и первая любовь накроет воспоминаниями. И снова становится грустно и невыносимо тоскливо. Утраченное счастье и несбывшиеся мечты наворачивали слезы, нарушая душевный покой и спокойное течение размеренного счастья.

 

Лариса стояла в окружении школьных подружек, которые с нескрываемым любопытством оценивали ее вечернее платье от кутюрье, идеальную прическу и макияж от модного салона красоты и любовались игрою света в фамильных бриллиантах, которые блестели в колье, серьгах и браслете. Лариса почти не слышала их восторженных и завистливых возгласов, старалась отыскать в толпе мужчин его, Данилу Огородникова. Узнавала всех мальчишек. Хотя кто-то опустил усы, а кто и бородку. Появились и лысеющие экземпляры, и с пивными животиками. Костюмы, галстуки, бабочки придавали солидности и веса вчерашним озорникам и лоботрясам. Но не видела среди них самого красивого, самого привлекательного, самого преуспевающего гостя из Москвы. Лариса не успела закончить мысль о том, что Данька пренебрег встречей с провинциальным прошлым, как уловила краем уха:

— Огород?! Ты ли это?

Она обернулась и… с огромным трудом узнала Данилу. Взлохмаченные немытые волосы, синюшные мешки под глазами, трехдневная щетина. Застиранный костюм, утративший свой первоначальный цвет, помятая рубашка с разноцветными пуговицами, грязные ботинки. Трясущие руки и беззубая глуповатая улыбка дополняли портрет человека, опустившегося на самое дно. Он наверняка влачит свое существование с помощью алкоголя сомнительного производства, дешевого табака и полного одиночества.

Ужас отразился на ее милом лице, а сердечко захлебнулось жалостью. Да так, что глаза вмиг повлажнели, а в горле пересохло. Она поспешно отвернулась, не желая разрушать тот милый образ прекрасного парнишки из прошлого. Не хотела разбивать хрустальную мечту. Сказка должна оставаться сказкой, а не перерождаться в неприглядную и отвратительную реальность.

Лариса попыталась незаметно покинуть вечер, хотя тот, по сути, еще и не начинался. В дверях ее остановил Данил:

— Привет! — от него пахло немытым телом и давнишним перегаром. И ведь не постыдился прийти! Не спрятался, не скрылся! Значит, возможность бесплатной выпивки доминировала над всеми остальными человеческими чувствами и желаниями. Опускаться ниже было уже некуда.

— Здравствуй, — она пыталась отыскать в глубинах его мутных глаз хоть намек на того веселого и жизнерадостного паренька с романтическими замашками. Но тщетно.

— Презираешь? — он схватил ее за локоть, сжал. — Презираешь! Напрасно. Жизнь и без тебя меня уже наказала. Погнался я за красивой и обеспеченной жизнью, да только тебя потерял. Бросила жена, выгнали с работы. Вот вернулся домой. Начну все сначала. С чистого листа. С понедельника.

— Почерк измени, — тихо попросила Лариса. Да только он не понял. Разучился понимать. Продолжал жаловаться на жену стерву, на тестя самодура, на начальника деспота. И все это с надрывом, со слезами, с обреченной тональностью в голосе.

И сердце кровью обливалось от жалости. И пробуждались воспоминания. О первом робком и трепетном поцелуе. О романтической ночке на плоту, дрейфующему по озеру. О клятвах на старой башне. С новой силой вспыхнула первая любовь. Как феникс возродилась из пепла. Охватила целиком, окрасила серость осеннего вечера в радужные цвета.

 

Телефонный звонок прозвучал как-то уж больно громко, и где-то угрожающе. Аркадий поспешно снял трубку. Женщина говорила торопливо, без пауз, без намека на эмоции:

— Вы знаете, кто такой Данила Огородников? Эта первая и такая сильная любовь вашей супруги Ларочки. И вот теперь они снова встретились. Годы не убили влечение друг к другу. Такое не проходит за столь короткий срок. Первая любовь вообще не умирает. А тут еще и Огородников крайне нуждается в жалости, сочувствии и участии. А Лариса, по доброте своей душевной, понимает его. Вообще, русская женщина живет чувствами, а не разумом. Она всегда готова прийти на помощь убогим и обиженным. А тут и старая любовь, и жалость. Гремучая смесь. Подумайте. — И раздались гудки пунктиром, словно намекая на учащенный пульс.

Натянулись нервы, замельтешили мысли, нанося болезненные раны на обнаженной душе. Он пытался призвать здравый рассудок, но эмоции, обильно приправленные весомыми доводами женщины, выплескивались через край. Он порывался вскочить, бежать, спасать Ларису, вырывая ее из цепких лап иллюзий прошлого. Да тут проснулась Лада. Пискнула в кроватке, замахала ручками и ножками, требуя к себе особого внимания. Аркадий поспешил к ней.

Поменял подгузник, помыл, накормил кашкой. И пока она играла с разноцветными кубиками, он рассказывал ей сказку о прекрасной царевне и отважном принце. В большей степени для себя, отгоняя неприятные мысли. Он даже не услышал шум подъехавшей машины, скрип открывшейся входной двери. Лишь почувствовал легкое дуновение прохладного осеннего воздуха. Обернулся. У порога в комнату стояла Лариса, согревая руки своим дыханием.

— Давно не спите? Чем занимались? Успели по мне соскучиться?

— Очень, — лишь на последний вопрос ответил Аркадий, подошел к ней, обнял чуть крепче обычного. — Особенно я.

— И я, — тихо, но очень уверенно, ответила Лариса. И почувствовала в тот миг, что прошлое наконец-то окончательно отпустило ее.

— Ладно, Санька, не расстраивайся. Я кое-что придумал насчет жилья, — и Паша, довольный и гордый самим собой, поведал Александре свой вариант.

Возмущению двадцатипятилетней девушки не было предела:

— Ты предлагаешь мне, чтобы я снимала комнату у вдовца? Плохо же ты обо мне думаешь! — от обиды глазки ее повлажнели, и она поспешила отвернуться от друга детства, чтобы тот не заметил это. И он не заметил, потому как полностью был поглощен своей идеей:

— Зато сколько плюсов: недорого, от работы в двух шагах. И потом: ты не думай о плохом. Ванька – кристально-чистой души человечище. — Только сейчас до него дошел подтекст возмущения подруги, и он усмехнулся. — Да не беспокойся ты за девичью честь свою. Ни один волосок не упадет с твоей прелестной головки.

Саша, не привыкшая к столь прямолинейным разговорам на щекотливые темы, вмиг вспыхнула ярким румянцем.

— Ты все сейчас поймешь. Почувствуешь даже по его голосу, какой он правильный и положительный персонаж. — Паша пододвинул к себе телефон, набрал номер и включил громкую связь. — Привет, Вань.

— Привет.

— У меня к тебе огромная, я бы сказал мирового масштаба, просьба. Альтруист ты наш.

— Не льсти.

— Тут ко мне из глубокой провинции землячка нагрянула. И работу уже нашла, а вот с жильем — засада. А у меня – всего одна комнатка и тяжелый график работы. Ты сам все прекрасно знаешь.

— Ночные интервью на горячей простыне?

— Вот видишь, какой ты молодец, все-то ты знаешь и понимаешь. А еще, как мне помнится, ты собирался комнату сдавать.

— Да.

— Вот и хорошо. Главное: человек не с улицы. Проверенный, честный и чистоплотный. Ну как, договорились?

— Договорились.

— Когда можно подъехать? Ах, да, ты же у нас домосед. Все время дома. Так мы едем? Пока, до встречи.

— Пока. — На том конце провода повесили трубку.

— Ну, вот, — вновь с большой толикой гордости произнес Паша. — Вопрос с твоим проживанием решен оперативно и положительно.

— Но все так-то. Вдовец! — Саша развела руками.

— Я голову свою буйную и непутевую на отсечение даю. Иван – порядочный человек от кончиков волос до педикюра. Ничего не бойся. Ты же все слышала сама.

— А что я слышала? — Саша подняла свои глубокие, насыщенно-коричневого цвета глазки на земляка. — Не очень-то и многословен твой друг.

— Это еще один плюс, — тут же отпарировал Павел.

— И потом, ты ему даже не сказал, что я – девушка.

— Разве? — искренне удивился друг детства.

— Ой ли.

— Ну да, извини. Схитрил малость. Но что с меня взять? Я же журналюга.

Он вырвал из блокнота лист и написал адрес.

— Вот тебе адрес. Можешь ехать, я сейчас такси вызову.

— Ты не проводишь меня? — Саша начинала понимать, что Паша старается как можно быстрее выпроводить ее. Да и сам друг это тут же подтвердил словами:

— Понимаешь, ко мне сегодня с минуту на минуту должны прийти. Очень важный клиент. Возможно, от этого будет зависеть моя судьба, карьера и, как следствие, материальное обеспечение.

Саша встала и начала торопливо собирать свои вещи.

— Ну не обижайся, дружок. — Паша попытался было смягчить ситуацию, но это ему не удалось, и он замолчал. 

 

Александре рисовался Иван мужчиной лет сорока, обрюзгший, благоухающий перегаром и с трехдневной щетиной. Но на этот раз предчувствие обмануло девушку. Дверь открыл тридцатилетний мужчина приятной во всех отношениях наружности. Даже накопившаяся усталость, которая читалась без всяких напряг в его серых глазах, была к лицу. Вот только заметная хромота портила общую картину привлекательности.

— Ты к кому? — поинтересовался он, когда они перестали изучать друг друга глазами.

— Я от Павла. Насчет комнаты.

— Да? — изумился Иван и кашлянул. Явно, такого оборота событий он не ожидал. — Проходите.

Саша вдруг поймала себя на ощущении, что все сомнения и страхи улетучились в одно мгновение, едва она переступила порог квартиры.

— Я покажу тебе комнату, — пробормотал все еще находившийся в легком замешательстве Иван, пока Саша переобувалась в тапочки.

Квартира оказалась большой, даже огромной. Обстановка говорила о финансовом благополучии хозяина. Новая добротная мебель, оргтехника. На стенах коридора, по которому они шли вглубь квартиры, висели репродукции картин художников эпохи Возрождения. Двери в комнаты были украшены витражами.

— Это ванная. Туалет. Детская. Библиотека. Кстати, можешь ей свободно пользоваться. Пять тысяч томов на любой вкус в твоем распоряжении, — по ходу говорил хозяин, пока не подошли к двери с витражом «Осень в лесу». — А это твоя комната.

Саша вошла и замерла в тихом восторге. Комната ее детской мечты, которая не могла осуществиться. Особенно в малогабаритной двухкомнатной квартире ее родителей. Большая кровать, подстать ей огромное мягкое кресло, письменный стол, шифоньер, телевизор и DVD-проигрыватель.

— Располагайся. Белье я застелил свежее. Утюг в шифоньере, диски в библиотеке.

Саша громко уронила чемодан.

— Да, кухню-то мы и пропустили. — Иван вышел в коридор, словно приглашал Сашу последовать за ним, и ей пришлось подчиниться.

Кухня полностью гармонировала с остальными комнатами. Как в рекламе. Саша даже зажмурилась на мгновение. Мечта любой женщины, любой хозяйки. Все, что так необходимо для комфорта и удобства, было здесь. Холодильник, морозильная камера, стиральная и посудомоечная машинки, телевизор, газовая плита. СВЧ-печь. Не говоря уж про «мелочи», от тостеров до кофеварок. Да, кухня должна быть большой, потому как тут собирается вся семья и проводит большое количество времени. Овальный стол с шестью стульчиками красноречиво доказывал это. Все было просто на высшем уровне. И лишь опытный, дотошный и чуточку нагловатый взгляд мог-таки определить отсутствие женских рук.

— Кстати, у нас сегодня праздничный ужин, и мы тебя приглашаем.

— Да неудобно как-то. — Саша попыталась отказаться, но Иван и слушать не стал:

— Ты, наверное, устала в поисках жилья. Время уже позднее, чтобы самой заниматься приготовлением ужина. Так что никаких возражений не принимается.

Их взгляды встретились.

— Хорошо. Спасибо. Можно мне принять ванну.

— Конечно. — Ивана отвлекла кастрюля на плите. Что-то там закипело, забурлило, распространяя аппетитные запахи. Он бросился спасать положение и, казалось, совсем забыл о ней. Саше самой пришлось отыскать ванную комнату, хотя хозяин ей и показывал.

После принятия освежающего душа Саша разложила свои вещи и сушила волосы феном. Выключив его, она услышала в коридоре приглушенные голоса и топот детских ножек. Через мгновение раздался стук в дверь.

— Войдите. — Саша, ожидавшая приход Ивана, одернула халатик на коленках. И второй раз за вечер интуиция ее подвела. В комнату вошла десятилетняя девочка. Ну просто прелесть, а не ребенок. Кучерявые волосы веером лежали на ее плечах. В больших голубых глазах плескалось солнце.

— Здравствуйте.

— Привет, — необъяснимая радость хлынула в душу, заполняя каждый уголок.

— Меня зовут Евдокия. Глупое, конечно, имя. Но в том не моя вина. Родители учудили, — с грустинкой в голосе представилась девочка.

— А меня зовут Саша, — девушка широко улыбнулась. — А мне нравится твое имя. Дуня, Дуняша. Очень красивое русское имя.

Девочка улыбнулась в ответ, демонстрируя изумительные ямочки на щеках.

— Спасибо. Вы не первая, кто так успокаивает меня. Но у вас это получилось искренне, и вам я верю. — Дуня была, пожалуй, слишком развита для своего возраста. — У нас сегодня праздник. И папа приглашает вас присоединиться к нам.

— А какой праздник?

Дуняша пожала плечами:

— Я не очень-то и поняла. Папа сегодня, наконец-то, погасил какой-то кредит. Теперь у него появится больше времени на воспитание. — В ее словах была заключена вся правда семейного благополучия, для достижения которого Ивану приходилась брать кредиты и много работать. А девочке, тем временем, его не хватало. Вон как засверкали глазки, когда она об этом говорила.

Переступив порог кухни, Саша пережила еще одно потрясение: за обеденным столом она увидела двойняшек. Девочки пяти-шести лет похожи друг на друга, как две капельки воды. Кучерявые, синеглазые, пухленькие.

— Здрасти, — хором сказали они.

— Привет, — растеряно ответила Саша.

— Это Катька и Лизка, — представила их Дуня.

— Дуня, — раздался голос Ивана.

— Катя и Лиза, — исправилась Дуня и бросилась помогать отцу в сервировке стола. А стол и правда был праздничный. Два салата из свежих помидор и «Мимоза», сыр, колбаса двух сортов, настоящие домашние пельмени. В центре стола возвышалась вазочка с фруктами.

— Как ты насчет бокала вина? — поинтересовался у Саши Иван. Та лишь неопределенно пожала плечами. Она все еще находилась под впечатлением от увиденного. Молчание ее Иван принял за знак согласия, и на столе появилась бутылка «Массандры». Ужин протекал в спокойной умиротворенной обстановке. Говорили, в основном, дети, а Иван, что Сашу поразило, имел талант слушать, лишь иногда давал ненавязчивые и очень дельные советы. В общем, он жил жизнью и проблемами девочек. Дуняша активно принимала участие в воспитании сестричек, поправляла неправильно сказанные слова и ударения. А после ужина она помогла отцу убрать со стола. Теперь Саша понимала, откуда в девочке столько серьезности и недетской рассудительности. Пока посудомоечная машина делала свое дело, Иван сварил кофе по-турецки. Разлил по фарфоровым чашечкам и только сейчас заметил, что Саша «находится не в своей тарелке».

— Ты не беспокойся. Дети у меня смирные, мешать тебе не будут. Я надеюсь на это, — добавил он не очень-то уверенно.

— Как ты справляешься с ними?

— Да ничего вроде. Жена умерла, рожая двойняшек. Пацана мы хотели, а получилось то, что получилось. Так что с ними я с самих пеленок и за отца, и за мать. Да и Евдокия у меня умничка. – Он не смог подавить тяжелый вздох. — Только все чаще я ловлю себя на мысли, что краду у нее детство. Ты не куришь?

— Нет.

— А я пойду, покурю. — Он вышел на балкон. Немного посидев в одиночестве, Саша вновь наполнила чашки ароматным кофе и последовала за Иваном. Балкон был большим, широким. Плетенные столик, два стульчика и огромное количество цветов в горшках. Эдакий маленький и уютный зеленый уголок. Одну из чашек она протянула Ивану.

— Спасибо.

Саша присела на соседний стульчик. Вид с балкона открывался потрясающий: перед глазами лежали городские джунгли, а там, у самого горизонта, заходило солнце и окрашивало город в какой-то фантастический цвет.

— Не кори себя. Мне кажется, что девочки, когда вырастут, будут безмерно благодарны тебе.

— Ты так думаешь? — в его голосе слышалась искренняя надежда! Да, по сути, он и сам был еще большим ребенком!

— Жениться не пробовал?

Ваня лишь усмехнулся:

— Куда там? — и махнул рукой. — Сам я инвалид. Пенсия смехотворная. Трое детей. — Помолчал, потом стал рассуждать: — Если и жениться, то только на вдове или разведенной. А значит, с ребенком. А это уже, по минимуму, четверо детей. Нереально поднимать такую ораву. Ведь хочется не просто их вырастить. Желательно дать хорошее образование, обеспечить материально на первое время.

— И на что вы живете?

— Я экономист. И неплохой экономист. Веду бухгалтерские дела у нескольких бизнесменов, отчеты квартальные и годовые стряпаю. Да и студенты не оставляют без заработка. Пишу им рефераты и дипломные работы. Между прочим, на любую тематику. — Он усмехнулся.

— Так ты специалист широкого профиля? — она улыбнулась в ответ.

— Специалист по лексическому изменению оригинальных текстов. Переставляешь слова, перефразируешь мысли, синонимы, антонимы. Сейчас это называется, кажется, рерайтингом. Да и сам пишу рекламные статейки для небольших газет. Тем и живем, не жалуемся.

Саша ничего не ответила. Хотя со слов Ивана и получается все так радужно, но она-то видит, с каким трудом ему это все дается. Усталость просто бросалась в глаза.

В этом она убедилась в первую же ночь, когда пошла в туалет. Дверь в библиотеку была приоткрыта, и Саша осторожно заглянула. Иван сидел за столом, который был завален бумагами и книгами, и работал на компьютере. Рядом стоял термос, источающий аромат свежесваренного кофе. А было три часа ночи.

А утром был готов завтрак. Не просто чай с бутербродами, а полноценный калорийный завтрак: каша с цукатами, булочки, испеченные в духовке, и какао. Девочки дружно позавтракали и ушли, Дуняша в школу, по пути отведя двойняшек в детский сад. А Ване предстояла уборка в огромной квартире, приготовление обеда и прочая мелочевка. В таком темпе не всякий здоровый мужик справится, чего уж говорить об инвалиде. 

 

В воскресный день Александра решила немного понежиться в кровати. Отоспаться и отдохнуть. Но ее разбудили возбужденные детские голоса и приглушенный гневный шепот Ивана:

— Тихо вы, чертенята. Не будьте дикарями.

Но расшалившихся двойняшек было очень трудно утихомирить. Саша улыбнулась. Сердиться на чудо-ребятишек было просто невозможно. Она накинула халат и вышла из комнаты. Застало все семейство за хлопотливыми сборами.

— А вы куда? Да так рано?

Двойняшки сразу же бросились к ней и повисли на руках.

— Тетя Саша, пошлите с нами.

— Мы гулять идем.

— В парк, на карусели.

— И в «Макдональдс». — Перебивая и дополняя друг друга, в одну секунду выложили всю культурную программу выходного дня.

— Мы всегда по воскресеньям ходим гулять. — Дуня по-взрослому нахмурила бровки. — Ну, давайте быстрее, мелочь зеленая.

Как можно не улыбнуться, глядя на столь милую картину. Она посмотрела на Ивана, которому было не столь весело и радужно. Мысль, еще до конца не созревшая, уже соскочила с языка:

— А я согласна. Пойду с вами, погуляю. А вот папа пусть отдохнет.

Девчонки встретили ее предложение с восторгом. И Иван посмотрел с благодарностью.

Поход удался на славу. Гуляли они почти целый день, благо погода не подкачала. Вернулись домой усталыми, голодными, но с такими большими впечатлениями, которые переполняли их. Они делились ими, при этом без всяких уговоров смели приготовленный ужин и разбрелись по комнатам. Тетя Саша дала им задание на лучший рисунок «Как я провела выходной». Оставшись наедине, Иван и Саша пили чай.

— Устала?

— Это приятная усталость. Дети у тебя просто прелесть. Культурные, послушные, неизбалованные. Сегодня я так много нового узнала, — она мило улыбнулась, — словно окунулась в детство. Неповторимое, надо сказать, чувство. Спасибо.

— За что? Это тебе спасибо. Кажется, я сегодня, наконец-то, хорошенько выспался.

— Я рада. 

 

С работы она возвращалась поздним вечером – была корпоративная вечеринка. Ничего удивительного не было в том, что в квартире висела тишина. Девочки, этот источник шума и жизни, давно смотрели чудные сны. Лишь на кухне горел приглушенный свет. Иван занимался ремонтом детской одежды, в частности куртки Дуняши.

— Привет.

— Привет. Ужинать будешь?

Саша вдруг осознала, что все ждали ее к ужину и, наверняка, беспокоились.

— Извини, мне следовало позвонить.

— Ну, что ты! В твои-то годы становиться домоседкой – просто кощунство. — И он вновь склонился над курткой. Хотя и правильные были произнесены слова, да вот только горечь почему-то осталась. Минуту она наблюдала за тем, как он, не умеючи, пытался пришить выдранный «с мясом» карман. Потом присела рядом и взяла куртку:

— А вот от чашки горячего чая я бы не отказалась.

— Я совсем не могу чинить вещи, — оправдываясь, обрадовался Иван.

— Хоть чего-то ты не можешь, — пошутила Саша. — А то уж совсем какой-то идеальный получаешься.

— Ну, — протянул Иван, — до идеала мне еще далеко. Целой жизни не хватит. — И он принялся колдовать над чайником. 

 

А еще через пару дней Саше пришлось принять более весомое участие в жизни семейства. Она оторвалась от чтения любимой книжки и прислушалась. В библиотеке происходил разговор на повышенных тонах. Говорил, в основном, Ваня, а Дуняша пыталась как-то слабо оправдаться. Саша по зову сердца поспешила на помощь девочке. А помощь ей и впрямь была необходима. Она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Что у вас случилось? — Саша присела в кресло и обняла девочку.

— Вот! — развел руками Иван. — Никак не могу объяснить ей, как решаются подобные задачки. Все методы уже использовал, а толку – ноль.

— Пойдем, Дуняша. — Саша взяла учебник по математике и увела девочку к себе в комнату. И там, в спокойной обстановке, проявляя ангельское терпение, все-таки объяснила все тонкости решения задач. 

 

А однажды в субботний день Александра, проснувшись очень рано, решила всех удивить своим кулинарным искусством. И оккупировала кухню, где и застал ее Иван:

— Ого! Привет!

— Доброе утро. Вот решила продемонстрировать свои скромные способности и заодно разнообразить ваше меню. Мне, конечно, далеко до такого мастера, как у тебя, — в ее глазах цвета коньяка плясали озорные огоньки. — Но кое-чему меня бабушка все же научила.

— Ой, ли, — поддержал игру Иван, — а кофе сварить слабо? Пока я кофе не выпью, я – не человек.

— Кофе вари сам. У тебя очень хороший получается.

— Понятно. — Иван достал из буфета зерна. — Кстати, хотел поинтересоваться: как ты научила Дуню решать задачки. Она их сейчас словно орехи щелкает. Да с таким удовольствием, да помимо заданного материала!

— О, нет. Это моя маленькая тайна.

— А может, откроешь мне ее. За маленькую чашечку хорошего, ароматного, такого бодрящего кофе? — предложил Иван и добавил уже серьезно. — Мне ведь еще и младшеньких придется обучить.

— Я их сама обучу в свое время. — Саша поймала себя на мысли, что сказанное прозвучало спокойно и как-то буднично. Словно где-то в глубинах души это было давным-давно решено, как должное. Она бросила взгляд на Ивана, но тот не заметил, не вник в смысл сказанных слов.

Вечером Саша с девочками решили обновить гардероб куклам. Закрылись в детской комнате, превратив ее в ателье. Повсюду были разбросаны нитки, лоскутки материй, выкройки. Занятие так заинтересовало девочек, что были забыты и компьютерные игры, и диски с любимыми мультфильмами. Вскоре они уже сами выдумывали новые фасоны, выбирали цветовые гаммы. Да и сама Александра включилась в процесс с не меньшим азартом. Лишь на секунду она покинула их, чтобы утолить жажду. И застала Ивана за глажкой белья. Он не заметил ее прихода, что позволило девушке некоторое время просто понаблюдать за ним. Ему было нелегко долгое время быть на ногах, и потому белье он гладил сидя, что было не очень удобно, особо при глажке постельного белья.

— Давай я, — она подошла к нему.

— Нет. Нет, — запротестовал Ваня, но она буквально вырвала из его рук утюг.

— У тебя, кажется, еще отчет не доделанный. Опять будешь всю ночь сидеть за компьютером и глотать кофе. Иди, иди, работай, — не принимающим никаких возражений тоном приказала Саша, и Ивану пришлось ей подчиниться. 

 

С некоторых пор готовить ужин вдвоем стало для них доброй традицией. Процесс протекал в дружеской и веселой атмосфере. Иван много знал историй и забавных случаев, а главное: умел их подавать. Саша теперь понимала, за что в свое время его полюбила покойная жена, не побоявшись связывать свою судьбу с инвалидом, наперекор всем и вся. Саша чувствовала, что и сама находится в шаге от подобного. Не хватало лишь какого-то маленького импульса. Искорки для разжигания костра. И вскоре это произошло.

На кухню осторожно, бочком, зашла Лиза, что означало лишь одно: девочки что-то натворили и боялись признаться в этом. Александра присела на корточки и заглянула той в глазки:

— Что такое?

— А можно мы вас будем «мамой» называть? — тихо спросила она, выступая в роли парламентера. Но Ваня услышал и вскипел:

— Лиза! — повысил он голос. — А ну-ка, в комнату. Быстро!

Саша наблюдала, как в одно мгновение детские лазурные глазки наполнились слезами. Она попыталась прижать девочку как можно крепче к груди, но Лиза вырвалась и убежала. Саша в гневе обернулась к Ивану, но тот уже вышел на балкон. Девушка поспешила за ним. Молчали, каждый переживал происшедшее, мысленно готовясь к неизбежному разговору. И первым начал его Иван:

— Я нашел тебе квартиру.

Смысл сказанного не сразу дошел до нее.

— Что? Ты хочешь, чтобы я съехала?

— Да, — спички ломались в руках, лишая возможности закурить.

— Почему?

Иван промолчал. Наконец-то, спичка разгорелась, и он с жадностью прикурил.

— Почему? — настойчиво повторила она.

— Ты сама все прекрасно знаешь и понимаешь. Видишь, как мои девочки привязались к тебе? Мне следовало заметить это на ранней стадии. А я как будто ослеп. Может, просто не хотел видеть, оттягивал. Обманывал сам себя. Ты прости меня, пожалуйста, Саша.

— Им мать нужна.

— Я знаю.

И вновь повисло молчание. И можно было на том и закончить разговор, поставить жирную точку. Но вопрос, который в последнее время так часто задавала себе девушка, просился на волю. Тесно было, хотелось получить особое внимание и конкретный ответ.

— А почему я не могу стать им матерью? — акцентировала она слово «я». На что Иван так резко обернулся к ней, что она от неожиданности вздрогнула.

— Не шути так, Александра.

— Я не шучу, — они, как и при первой встрече, пристально смотрели друг другу в глаза.

— Это неправильно, — прошептал он.

— Почему? — в той же тональности спросила она.

— Ты молодая.

— Не намного младше тебя.

— Я больной человек.

— Но не смертельно же?

— У меня трое детей.

— Я умею считать.

— Ты еще выйдешь замуж.

— Только за тебя.

— Родишь своего ребенка.

— Нам не потянуть четверых.

— Ты попала в сети коварного человека. Инвалид с тремя хвостами.

— Заметь: я добровольно пошла в эту сеть. Инвалид мне очень нравится, а от его хвостов я вообще в восторге.

— Саша, — Иван отвел взгляд, — пошутили и хватит. Сама понимаешь, что я во всем прав. Что ты сейчас совершаешь огромную ошибку и губишь свою жизнь.

— Нет! Это ты не понимаешь, — Саша повысила голос. — Это ты совершаешь роковую ошибку. Когда же ты, Ванечка, подумаешь о себе? Сейчас ты оберегаешь девочек, вон как яростно заботишься о моем будущем. А кто подумает о тебе?

— Чего? — Иван никак не мог уловить смысл того, что хочет сказать девушка. И она поспешила конкретизировать:

— Ты же любишь меня! Ну, скажи! Признайся в этом хотя бы самому себе. — Она не выдержала напряжения, и слезы брызнули из глаз. Она уткнулась ему в грудь и разрыдалась в голос. Иван осторожно приобнял ее, гладил волосы, словно мог успокоить ее. Молчал, немного ошеломленный ее монологом. Она сказала то, в чем он сам себе боялся признаться даже в минуты откровенности со своей совестью. Слезы ее не быстро иссякли. Она вновь посмотрела в его глаза и попросила, словно малый ребенок:

— Ну, скажи!

— Что? — он за время молчания успел о многом передумать, переоценить, взвесить, что успел потерять нить разговора.

— Скажи, что ты любишь меня, — выделяя каждое слово, делая между ними значительные, красноречивые паузы, попросила она просьбу.

— Да, Саша, я люблю тебя. Но….

Александра не стала больше слушать его. Потянулась и прикоснулась горячими губами к его губам. Закружилась голова и чувство, которое, как уже казалось навсегда забыто, истомно разлилось по телу.

А за спиной догорал закат. Обещая при этом на ближайший день ясную, прекрасную погоду. 

2007

После обеда на автозаправочной станции наступало относительное затишье. Поток машин резко снижался, и лишь дальнобойщики заворачивали за очередной порцией топлива. Потому и работники, уже изрядно уставшие, позволяли себе просматривать газеты и отгадывать кроссворды. Редких клиентов они обслуживали по очереди. А иногда Степан, который был на десять лет моложе своего напарника, управлялся и один. Он совсем недавно отслужил в армии, жизненной энергии было хоть отбавляй. Максим же уже имел статус мужа и отца пятилетнего сына. И хотя был бодр, весел, в расцвете сил, в словах и поступках проскальзывали жизненный опыт и мудрость. Они отлично дополняли друг друга, не без интереса помногу общаясь. Возникавшие разногласия пресекали на корню, не давая им возможности перерасти до скандала.

На стоянку заехала шикарная машина. Ярко-красный «Jaguar», кабриолет. За рулем сидела девушка под стать ей. Платиновая блондинка, с аккуратным классическим носом и полноватыми губками. А вот глаза, к сожалению, были скрыты за большими солнцезащитными очками.

— Иди. Смотри, какой яркий представитель бабазавра, — сказал Максим.

— Я не люблю блондинок, — фыркнул Степа, и вновь уткнулся в газету.

Девушка между тем остановилась около колонки и вышла из машины. Брючный костюм из полупрозрачного материала выгодно подчеркивал отличную фигуру. Тонная талия, высокая грудь, красивые длинные ноги. Вздохнув, Макс направился к клиентке.

— Здравствуйте. — Вежливость входила особым пунктом в трудовой договор.

Девушка резко обернулась и сняла очки. В глазах коньячного цвета плескалось удивление.

— Ты?

— Юля?! — в свою очередь удивился Максим.

Они стояли и смотрели друг на друга, позабыв о реальности. Семь лет разлуки, и пусть не сильно, но все же изменили их. Теперь они заново открывали для себя визави. Максим чуть поблеклый, потрепанный жизнью, семьей, работой. В промасленной униформе, пахнущей бензином и выхлопными газами. А Юля вся такая цветущая, жизнерадостная, порхающая, благоухающая дорогими эксклюзивными французскими духами. Года не могли изменить лишь одно: они без слов понимали друг друга.

— Мечты сбываются? — тихо спросил он.

— Мне полный бак. — Она ушла от ответа, и ее маленькие, аккуратные ушки порозовели.

Уехала, оставив после себя аромат «Kenzo» и непонятную грусть. Максим вернулся на лавочку с банкой чешского пива. Степан удивленно глянул на напарника, но предпочел промолчать. Было явно заметно, что Максу уже не до разговоров.

 

Родной дядя Максима очень редко бывал в городе. Виной тому была его увлеченная натура, переросшая с годами в фанатизм. Археология, геология и спелеология были смыслом жизни, заменив собой все остальное. Поэтому ключи от своей однокомнатной квартиры он оставил племяннику, чтобы тот изредка наведывался и проверял ее. Обстановку квартиры назвать спартанской можно было, но и то с большой натяжкой. На кухне – плита, отключенный холодильник, колченогий стол, стул ему под стать и минимум посуды. В единственной комнате лишь тахта и шкаф, где перемешались специализированные книги, окаменевшие кости и минералы. Телевизор, и даже обыкновенное радио, отсутствовали. Но именно здесь, в этой квартирке, устраивали свидания влюбленные Максим и Юлия. Именно на этой тахте они оба потеряли девственность. Эти стены в полинявших цветных обоях были свидетелями зарождения, развития и расцвета их любви. Сколько было романтических встреч, потоков нежных слов, клятв и обетов, бурных ночей. И эти самые стены стали очевидцами их первой, и как оказалось впоследствии, и последней ссоры. Она возникла из пустоты.

Юля села на тахте и, глядя на полки с перемешанными коллекциями, вдруг спросила:

— Макс, а что такое счастье в твоем понимании?

Максим не спешил отвечать, продолжая гладить возлюбленную по обнаженной спине. И она продолжила:

— Только прошу, отнесись к вопросу серьезно. Не стоит приводить цитаты великих мыслителей и поэтов. Своими словами свои же мысли. Не молчи.

Рука скользнула ниже поясницы.

— Брось, Максим. Какой ты ненасытный. Ответь, пожалуйста, — Юля по-прежнему не оборачивалась. — Как ты рисуешь себе свое будущее?

— Прихожу я вечером домой. Уставший на работе, а потому немного злой, — не спеша начал рассуждать парень, ярко рисуя в воображении эту картину. — В прихожей встречает меня красавица жена. Ты. Улыбаешься. И тут же проходит моя усталость, испаряется злость. С кухни аппетитно пахнет.

— Я не умею готовить, — тихо перебивает его Юля, но Максим как будто и не слышит ее. Он с головой уходит в рисованное завтрашнее счастье.

— Из детской комнаты выбегают дети. Сыночек и дочка-лапочка. С криками «папа, папочка пришел» бросаются мне на шею. Мы идем на кухню, где устраиваем семейный ужин с долгим чаепитием. Потом я мою посуду. Потом ты с дочкой рисуешь, я с сыном учу уроки. А перед сном мы вчетвером совершаем прогулку по вечернему городу. Падают листья, моросит мелкий дождь. Но нам тепло, хорошо и уютно.

Он замолчал. Молчала и Юля, а потом она тряхнула головой, словно отгоняя виртуальные картинки. Волосы разметались по спине белоснежною волной.

— И все?

— Все.

— Мещанское счастье.

— Почему? — обиделся Максим.

— Скажи, — она обернулась к нему, прикрывая грудь уголком одеяла. — А кем ты собираешься работать, чтобы содержать семью?

— Я, вообще-то, собираюсь восстанавливаться в институт. За годы службы, конечно, многое позабылось. Но ничего. Прорвемся.

— Кому сейчас нужны инженеры? — сгримасничала Юля. — Свое дело надо открывать.

— Для этого нужен стартовый капитал.

— А также огромное желание и умение, — тут же добавила Юля с неприкрытым вызовом. Больше она ничего не сказала, но Максим понял, чего она не договорила. «Всего этого у тебя нет, и не будет». Обида зародилась, и Максим перевел разговор, чтобы мыслями не подкармливать ее:

— А ты как видишь свое будущее?

Юля вновь отвернулась, чтобы лицезреть пустые стены.

— У меня будет все. Огромный особняк на берегу озера. Шикарная машина. Платиновая банковская карточка. Мне в рот будут заглядывать работники модных бутиков, салонов красоты и фитнесс клубов.

Макс вдруг понял, что Юля не видит его в своей жизни, и даже вздрогнул.

— Вредно мечтать о том, что никогда не исполнится.

— Почему это? — возмутилась Юля.

— Химера порождает разочарование.

— Да не о том я. Почему ты решил, что мои мечты – несбыточны? — спросила с пафосом она, но через мгновение сбавила тон, попросила с грустью: — Отвернись, мне надо одеться.

Макс откинулся на подушку и прикрыл глаза. Услышав, как Юля скрылась в ванной комнате, он встал, оделся и прошел на кухню. Разговор оставил неприятный осадок и тревогу. Он не мог с точность определить: шутит Юля или говорит очень серьезно. Что-то новенькое было в ней. Пока неведомое и непознанное. Он поставил на плиту чайник. Закурил, стараясь не обострять внимание на этом разговоре. На пороге появилась Юля, которая успела привести себя в полный порядок.

— Чай будешь?

— Нет, — категорично отказалась она, и даже порог не переступила, что было плохим предзнаменованием. Да Макс не придал этому должного внимания. — Я докажу тебе, что мои мечты – реальные.

— Юля! — только сейчас он осознал, что девочка говорит серьезно и настроена не по-детски.

— Жаль, что у нас такие разные понятия счастья.

— Не в деньгах счастье, и даже не в их количестве. — Макс попытался шуткой убавить градус напряжения, Юля оставалась невозмутимой:

— Материальный стимул еще никто не отменял. Пока. Не провожай меня. — Она решительным жестом остановила его. И ушла.

«Ничего, — успокаивал себя Макс, — переживется, перемелется. Вскипела девочка, потому как не по ее сценарию я сыграл свою роль. Пройдет время – остынет. Нашу любовь не убить столь мелочной ссорой. Мы созданы друг для друга, как сказали бы в сериале. Быть вместе нам предначертано свыше, как добавили бы лирики. Все будет хорошо».

Но Максим ошибся. Юля неожиданно для всех уехала в Санкт-Петербург, к тетке. Там устроилась на работу и о возвращении в родной городок даже не помышляла. Писем не писала, к телефону не подходила. Максим вначале только злился на взбалмошную выходку. Потом пришла обида, ее сменила тоска. Юля снилась по ночам. Она мерещилась в толпе. Он слышал ее голос и смех. Он чувствовал ее дыхание. Он ощущал вкус ее полных губ. Два раза он ездил в Питер. Но безрезультатно. Тетка не знала, где племянница снимает квартиру, где устроилась на работу. Она просто-напросто не хотела его видеть. Он не мог понять истинную причину ее кардинально переменившемуся отношению к нему, и потому злился. А тут серьезно заболела мать. Пришлось переходить на заочное обучение и устраиваться на работу. А дни летели, месяцы уплывали, года меняли друг друга. Боль затихла, замерла и притаилась. А жизнь и молодость взяли свое по праву. Женился он по девичью залету, и растит теперь пацана.

 

И вот теперь эта неожиданная встреча семь лет спустя. Семь долгих лет безызвестности. Максим вдруг осознал, что любовь не умерла. Она дремала где-то в недрах души, на самом донышке сердечка. И стоило лишь увидеть Юлю, услышать всего лишь одну фразу, как проснулась она. Словно вулкан, содрогая всю сущность, выплескивая наружу горячее чувство, которое скопилось за эти годы в огромном количестве. Перед глазами пронеслись кинолентой яркие картинки из прошлого. Утраченное счастье резануло острым лезвием по сердцу. Стало трудно дышать, словно воздух вдруг приобрел массу и вязкость. Стало тесно в городке, как будто улочки вдруг сузились, а население возросло в несколько раз, причем в геометрической прогрессии. А ему так хотелось побыть одному. И все вокруг злило и раздражало. Переполненный автобус и локти прохожих. Пыль и выхлопные газы. Чей-то радостный смех и музыка, льющаяся из кафе. Он беспорядочно бродил по городу, садился в первый попавшийся автобус. Сходил на незнакомых остановках, когда чувствовал, что вот сейчас выплеснется наружу вся обида и боль. Появились приступы клаустрофобии, которой до этого никогда не страдал. Опустошенный и уставший, он присел на скамью, огляделся и горько усмехнулся. До боли знакомы скверик на окраине города, любимая лавочка. Так много было связано с этим зеленым уголком. Здесь они и познакомились. И первый несмелый поцелуй. И первое, такое робкое признание. Все здесь. Все тут. Все в прошлом.

Слезы закипели в уголках его глаз. Он любил ее. Как прежде. Безоглядно и безумно.

 

Стрелка спидометра вздрагивала и упорно лезла вперед. Скорость возрастала. И синхронно с ней и душевная боль, разрывающая душу. Руки на рулевом колесе мелко дрожали. Дорога в глазах расплывалась. Беззвучно текли слезы, смывая косметику. Хотелось умчаться. От себя, от своих мыслей, от воспоминаний. Оставить все это там, на автозаправке. Невозможное желание. Юле хватило-таки разума сбавить скорость, а затем и вообще, прижавшись к обочине, остановиться. Машина беспрекословно выполнила все пожелания хозяйки. Юля уронила голову на руль и зарыдала в голос. Вполне понятное, но такое нежелательное чувство терзало ее. Она гнала мысли, она боялась признаться себе, боялась произнести вслух, чтобы они, не дай Бог, приобрели вес и значимость. Выплакавшись и немного успокоившись, она поехала домой. С помощью дистанционного пульта открыла ворота и покатила по дороге, которая пролегала между декоративными и аккуратно постриженными кустами. Показался трехэтажный особняк, больше напоминающий средневековый замок. Поставив машину в гараж, Юля поспешила к пруду. Сняла на ходу босоножки и босыми ногами ступила на деревянные мостки, которые за день впитали солнечный свет и теперь спешили поделиться теплом. Юля любила сидеть на мостках, опустив ноги в воду. Любила провожать очередной прожитый день. Солнце садилось за горизонт, его лучи образовывали на поверхности пруда красную дорожку. И озорник ветерок гнал рябь, заставляя ее мелко-мелко дрожать. Завораживающее зрелище, приносящее чувство гармонии и покоя. Но сейчас эта красота не радовала глаз. Хотя Юля и смотрела не нее, но не видела. Мысленно она была далеко-далеко. И внутренний жар испепелял душу. Поддавшись мимолетному желанию, Юля скинула костюм и осталась в одних трусиках. Бросилась в теплую воду, поплыла к противоположному берегу. Несколько раз она глубоко ныряла. Там, на глубине, благодаря бьющим родникам, вода была ледяная. Она и приводила девушку в порядок. Усталая и вполне успокоенная, Юля поплыла обратно. На мостах стоял Вадим. Дорогой муженек держал в руках ее одежду и был безмерно злым.

— Ты с ума сошла, — прошипел он, помогая ей натянуть кофточку на мокрое тело. — Мало того, что ты болтаешься весь день незнамо где, не отвечаешь на звонки. Так еще и стриптиз устроила. А у меня гостей полный дом.

Юля бросила взгляд на особняк. В гостиной горел свет, мелькали в окнах силуэты, едва доносилась инструментальная музыка.

— Приводи себя в авральном режиме в полный ажур и приходи.

В ответ она лишь тяжело вздохнула. Ей все это порядком надоело. Вадим ошибочно называл этих людей гостями. Гостям обычно рады. А эти? Эти просто деловые партнеры, которые ведут скучные беседы на непонятные темы.

— Скажи, что меня нет. Я устала.

— Юля! — повысил он голос.

— У меня неприятности, — в тон ответила она.

— Какие могут быть неприятности у человека, который ничего не делает? — вскипел Вадим. — Ноготь сломала? Поправилась на сто грамм?

Юля с трудом сдержалась, чтобы не удариться в истерику. Закусив до крови губу, она как можно спокойней произнесла:

— Я переночую во флигеле, — и поспешила уйти, боясь, что муженек станет слишком громко возражать, или хуже того – закатил скандал.

Флигель был укрыт от посторонних глаз в глубине огромного сада, и представлял собой небольшой домик. Кухня, холл, спальня и ванная комната. Обычно тут жила Юлина падчерица, почти ровесница, когда приезжала навестить отца. Это случалось довольно-то редко, девочка проживала в Англии. Юля закрылась изнутри, зашторила все окна и плюхнулась на диван. Кожаная обивка жалобно заскрипела. Она включила телевизор и поставила на автоматический просмотр телеканалов с интервалом в одну минуту. На экране менялись картинки: фильмы и спорт, реклама и ток-шоу, концерты и мультфильмы. Сто пятьдесят разнообразных каналов так и не смогли привлечь ее внимание. Юля перевела взгляд на барный столик, где в изобилии теснились алкогольные напитки. Захотелось выпить коньяка. Но Юля тряхнула головой, отгоняя желание, и прошла в ванную комнату. Через это она уже проходила. Беззаботность и бездействие сыграли как-то с ней злую шутку. Просто однажды Юля поймала себя на мысли, что если не выпьет перед сном пятьдесят граммов «Хеннесси», то не сможет спокойно уснуть. Не заметила, как эти граммы стали не просто нормой, а крайней необходимостью. Боясь, что это привычка может далеко ее завести, Юля запретила себе даже смотреть на марочный коньяк. Зато открылась новая проблема. Оказывается, очень трудно на трезвую голову выносить мужа-зануду, который к тому же старше тебя почти в два раза. У каждого из них было свое время, свое поколение, свои интересы. И лишь его занятость в работе, и ее фитнесс, и плавание позволяли редко проводить время вдвоем.

Юля критически рассматривала зеркальное отражение. Годы почти не тронули ее. А правильно было бы сказать, что отсутствие бытовых проблем и детей, а также высокопрофессиональные косметологи и визажисты сохранили ее в рамке восемнадцатилетней жизнерадостной девушки. Но вот только глаза. Юля только сейчас совершила открытие: в ее глазах нет озорного огонька, нет искорки безумства, нет голого оптимизма. Неожиданно вспомнилось спартанское логово дяди Максима, когда они варили сосиски в чайнике и пили чай по очереди. Они легко обходились без телевизора. Им не хватало времени насмотреться друг на друга, надышаться любовью, испить счастье до самого донышка. Вспомнила, и слезы обильно потекли из карих глаз, и чувство невосполнимой потери наполнили ее целиком.

— Не в ту ты дверь вошла, Юлька. Не в ту.

Среди этой роскоши и благополучия счастье оказалось лишь сусальной позолотой. Не настоящее оно было, не искреннее.

 

Максим вернулся домой поздним вечером. Где-то в душе надеялся, что его домочадцы уже уснули, и он продолжит свои терзания наедине с собой. Надежде не суждено было сбыться. Жена просматривала очередную серию бесконечного сериала, а сынок ждал его. Бросился навстречу и повис на шее.

— Привет. А ты почему так долго?

— На работе задержался. Аврал.

— А что такое аврал?

Макс улыбнулся, глядя на сына, и почувствовал, как теплеет на сердце.

— Мог бы позвонить, — проворчала жена. Выключила телевизор и демонстративно удалилась в спальную. Она не умеет и не любит устраивать скандалы и разборы с криком, шумом и разбитой посудой. Обидевшись, она просто устраивает демарши полного молчания. Могла неделями молчать. Но при этом не готовить на его долю обеда, не стирать его вещи. Одни словом, не замечать его присутствие в доме. Каждый начинал жить сам по себе как в коммунальной квартире. Демарши заканчивались неожиданно, без всякого повода и причины. Она заговаривала, как ни в чем не бывало, и не объясняла тоже ничего. Вот и сейчас она ясно дала понять, что крепко обиделась. А это означало то, что Максу придется переселиться в зал, на неудобный диван. А завтра переходить на яичницу и полуфабрикаты. И впервые он был даже рад этому. Вот только сына было жалко. Пацан совсем не виноват, что достался столь непутевым родителям.

— Ты почему не спишь?

— Сказку жду. Ты же обещал.

— Зубы чистил?

— Ага.

— Ну, пошли.

Он переодел сына в пижаму, уложил в кроватку и открыл большую книгу «Золотые сказки». И стал читать чисто автоматически, не вникая в суть. Мыслями-то он находился далеко в прошлом. Очнулся, когда прочитал без остановки три большие сказки. С нежностью посмотрел на сына, который наверняка досматривал уже седьмой сон. Макс подогнул одеяло, поцеловал в теплый лобик:

— Спи спокойно, Юрка. Когда ты подрастешь, я многому тебя научу. И ты никогда не повторишь ошибок своего отца. Ведь я тогда так самоуверенно думал, что Юлька разыгрывает меня. Ну, позлится день-другой, а потом вновь все вернется на круги своя. Знаешь, какая у нас была любовь? О-го-го, какая! Все восхищались и завидовали. Говорили, что мы – идеальная пара. Что мы – половинки одного целого. И я внушил себе, что так оно и есть. Привык к этому. Потому в тот вечер и не остановил ее, не побежал. А она взяла, и ушла. Как оказалось, ушла навсегда. А ведь она тоже несчастлива в своей химере, которая так парадоксально сбылась. Здесь и слов-то никаких не надо. Мне хватило одного лишь взгляда ее глаз. Ее очаровательных и выразительных глаз. Люди порой всю жизнь ищут свою вторую половинку. А мы сами, глупые, разрушили в одночасье и любовь, и счастье. Надеюсь, что ты никогда не повторишь подобное. И будешь крепко держать птицу счастья за хвост. Вот такую сказку я расскажу тебе, когда придет время. Сказку, которую я сам и написал. Грустная сказка. Сказка совсем никуда.