Юлия Кузенкова

Победа, слава, подвиг – бледные

Слова, затерянные ныне. 

(Н.С. Гумилев)

 

           Ну вот, называется, установи понравившуюся мелодию на звонок будильника и попрощайся с любимой композицией. Я недовольно разомкнул глаза после сна, нащупал под подушкой свой телефон и ткнул пальцем в экран. Звуки музыки смолкли, и я поднялся с кровати.

           Собственно, вставать, а тем более куда-то идти, вовсе не хотелось, несмотря на то, что погода на улице была отличной. Середина апреля, весна вступила в свои права, и зимняя тяжесть уходила. По утрам вставать с постели было немного легче, да и вечерами гулять на улице было здорово.

           А еще разгар весны был для меня знаком того, что времени для написания доклада по ненавистному предмету у меня остаётся всё меньше. Отечественная история мне никогда особо не давалась ещё в школе, а про зарубежную я вообще промолчу. Все эти Людвиги с Наполеонами, кто там кого победил – мне было откровенно всё равно. Но если в школе ко мне относились снисходительно (учительница – старинная подруга моей матери, поэтому особых проблем с докладами не было, «отстреливался» рефератами, скачанными из Интернета), то университетский историк Знаменский с первой лекции дал понять, что поблажек не будет никому.

           Бывший участник боевых действий в Афганистане, жесткий и бескомпромиссный, с таким не договоришься. Его отец такой же бравый солдат – оборонял дом какого-то Павла в Волгограде. И весь он такой правильный, этот Знаменский, честный и благородный – как из советского кинофильма. Если доклад подготовлен не в соответствии с его требованиями, молча проходит через всю аудиторию к примороженному к стулу от ужаса студенту, не говоря ни слова, с каменным, словно высеченным на памятнике лицом, швыряет папку на стол. На обложке неизменная размашистая резолюция аршинными буквами: «Халтура!».

           И таких «халтур» на его столе целая стопа. Мы, студенты, народ простой – качаем всё из всемирной паутины, а по логике Знаменского, мы должны провести целое исследование тире расследование, прочувствовать тему «своей шкурой».

           И копятся «халтуры», и висят «хвосты», проходят семестры, а чертова история не сдается, ровно как и Знаменский. Все попытки «договориться», уладить дело полюбовно, даже угрозы – всё тщетно. Руководство университета тоже бессильно – Знаменский уважаемый в своих кругах человек, и так просто его не «подвинешь». Так что получается замкнутый круг.

           Я тоже попал в число «халтурщиков». По заданию мне нужно было написать о каком-то конкретном герое Великой Отечественной войны, про его житьё-бытьё, как он пережил блокаду, к примеру, и так далее. Я, святая простота (читай: первокурсник), скопировал всё с сайта а-ля «1000 рефератов», и на следующий день предстал пред очи Знаменского. Получил свою «халтуру», а за то, что пытался спорить с преподавателем, был удален из аудитории.

           Особо я не расстроился, так как у любого крутого парня в запасе всегда есть план «Б». В моем случае, это был Кир. Мы все считали его безнадежным ботаником, а он всю жизнь из кожи вон лез, чтобы доказать нам обратное. Младше меня на год, по уровню образованности он был на много ступеней выше. Мы часто шутили, что едва Киру вручат его аттестат, ведущие университеты страны тут же устроят конкурс, к примеру, пятьдесят «вузов» на место.

          Я заказывал Киру доклады, контрольные и прочие письменные работы (естественно, не за шоколадку). Можно сказать, я был его постоянным клиентом, только без дисконтной карты. Кир занимался этим «бизнесом», желая достичь заветной цели – накопить на собственный автомобиль. Хотя, с его зрением в минус восемь можно было управлять только самокатом, да и то под руководством инструктора. Кир обижался на нас за то, что мы не поддерживаем его, а когда несчастного уже конкретно доставали вопросами в стиле «зачем корове седло», он отвечал, что мы ничего не понимаем, и личный автомобиль ускорит процесс появления в его жизни девушки, да и вообще, это его единственный шанс, если уж на то пошло. После этого в компании начиналось улюлюканье и цоканье языками, Кир снова обижался, но от цели не отступал ни на йоту – брался за все варианты, по слухам, даже писал кому-то диссертацию.

          Успокоив совесть тем, что попытки самостоятельно решить свою проблему потерпели поражение, я решил, что в этот раз у меня создалось поистине безвыходное положение, и только Кир сможет мне помочь. В первый выходной день, после обеда я отправился к своему верному другу. Кир был дома, все выходные и практически всё имеющееся свободное время теперь он посвящал своим трудам. Его выдержке и терпению можно было уже начинать завидовать. Я обрисовал свою проблему и начал мысленно прикидывать, во сколько мне обойдется работа Кира, но он меня оборвал:

           – Нет, Владос, сейчас вообще никак. От слова «совсем». Видишь, завал, – он обвёл рукой пространство комнаты, которая сейчас больше напоминала пункт приема макулатуры или архив, – это всё мне надо сделать за выходные, причем, для авторитетных людей.

          – Ну да, – хмыкнул я. – Ты же теперь «авторитетов» обслуживаешь, забыл, с кем когда-то начинал…

         – Да подожди, – Кир понял, что перегнул палку. – Я действительно вот именно сейчас не могу. Тем более, как ты сказал? Знаменский? О, этот чёрт непобедим! Делал недавно работу для одной знакомой – так он «отхалтурил», не глядя. Так что я, скорее всего, тебе не помощник здесь. Знаешь, а ты попробуй, напиши сам. Что смешного? Тут нет ничего сложного – берешь из своих родственников какого-нибудь деда и пишешь: такой-то, родился, учился, женился, потом раз так – война. Ну и вот, он там столько-то фрицев завалил, потом штурм Рейхстага, но в последний момент его опередили Егоров и Кантария. Спасибо деду за Победу! Всё. Побольше пафоса, главное, преподы это обожают.

           – Долго думал? Копи теперь на «Оку» - инвалидку, только без меня.

          Я схватил куртку и выскочил из квартиры. Покинув подъезд, я присел на лавочку и закурил. Не знаю, что меня расстроило больше – отказ Кира, или ощущение того, что я снова не знаю, что делать, а время идёт.

          «Напиши сам…» Вот хрен очкастый! Ну, ничего, ты ещё сам мне позвонишь, а я к тому времени придумаю, как и куда тебя послать».

           Напротив я увидел влюбленную парочку. Она хмурилась и тыкала пальцем в экран телефона, видимо, указывая на время, а он дурачился и показывал ей пятерню, прося ещё «пять минуточек». Я вспомнил о Ланке. Когда у нас в последний раз были такие моменты? Наши отношения стали походить на чемодан без ручек – и нести тяжело, и бросить жаль. Вспоминала она обо мне теперь, в основном, когда её нужно было куда-то отвезти. Лану вполне устраивали такие отношения. А меня?

           Вообще-то, на самом деле её звали Светлана. Но все друзья по личной просьбе называли её Лана, потому что Света – «это по-деревенски». Она была не такая, как все, отрешенная от мира сего, во всём подражала своей любимой зарубежной певице, общалась с такими же фанатами, помешанными на своем кумире ещё больше, чем она. Постоянно ездила на какие-то встречи, торчала в Интернете даже на свиданиях со мной, и я как-то стал понимать, что ничего не знаю о своей девушке. Она была как рыба в воде в общении со своими «соплеменниками», тогда как нам с ней практически и двумя словами перекинуться было не о чем. Она не понимала меня, а я её. Я хотел больше видеть её, она же была вся в своем увлечении заморской дивой. Я чувствовал, что не дотягиваюсь до её «ореола звёздности», который, по иронии судьбы, меня в ней привлёк в начале знакомства. Она даже не хотела жить в этой стране, потому что здесь не было её кумира. Я даже начал почитывать учебники по ненавистной истории Отечества, чтобы привести ей конкретные примеры того, что здесь лучше, чем по ту сторону океана, но это было бесполезно. Это было так глупо, а с другой стороны, очень грустно. Я понимал, что надо что-нибудь с этим делать, но что-то меня удерживало. Наверное, это моя природная робость перед принятием решений.

           Вечером за ужином я вяло ковырял в тарелке с макаронами. Отец по привычке разглагольствовал о безответственности своих подчиненных, а мама поддакивала с полуулыбкой, как всегда думая о милых проделках своих второклашек.

          Воспользовавшись паузой, когда отец, возмущенно декламируя, подавился куском, я спросил:

         – Пап, мам, у нас в роду есть кто из героев?

          Мать удивленно распахнула скованные комьями туши ресницы, отец перестал кашлять.

           – А зачем тебе, Владюш? – спросила мама осторожно. Так спрашивают у душевнобольных, зачем они совершили то или иное.

            – У тебя отец – кавалер ордена Рыкова, – загоготал папа. – А мать каждый день награждают медалями из пластилина и барбариса.

           Мама даже не обиделась в этот раз на колкость отца, её больше интересовало, почему сын расспрашивает о семейном древе, а не просит денег на карманные расходы. В чём подвох?

          Я рассказал всё как есть. Отец покачал головой и сказал:

          – Знаменский очень непростой мужик. Он и в армию сам напросился, мало того – в Афганистан тоже по своей инициативе рвался. У него психика сдвинута на героизме конкретно. Потомственный вояка. Так что лучше с ним не шути, и делай, как он говорит. Для нас главное – закрыть сессию без «хвостов».

          – У нас в деревне есть один дедушка, участник Великой Отечественной войны, наш дальний родственник. Думаю, он поможет тебе сделать доклад, – улыбнулась мама и с чувством выполненного долга продолжила думать о своих второклашках.

          На следующих выходных я, по совместной договоренности родителей с моими якобы родственниками (которых я в глаза никогда не видел), поехал в деревню N, что находилась километрах в пятидесяти от цивилизации. Для этого мне пришлось вспомнить, что такое услуги общественного транспорта. Добраться до искомого населенного пункта мне стоило огромных моральных усилий, я ощущал себя так, будто меня бросили в котёл с грешниками на сорок минут.  Наконец, «пазик» советских времён на последнем издыхании подвез меня к остановке из тех же времён молодости моих родителей – каменное полуразрушенное сооружение со странным, или как бы моё поколение сказало, «наркоманским» орнаментом на стенах. Экскременты животных (возможно, не только четвероногих) в углу, прожжённый потолок, надписи, характеризующие добрую женскую половину деревеньки, сорванные объявления о скупке металлолома и так далее. Выбравшись из автобусного чрева, я поплёлся вдоль по улице, вспоминая описания дома, где живет мой родственник-ветеран.

           Подойдя к искомому дому, я осторожно взобрался по ступенькам съехавшего набок крылечка. Дверного звонка не было. Я постучал в дверь. Никто не отозвался, и я попробовал снова, уже с силой. Никого. Уж не ошибся ли я адресом?

           – Он не слышит. – Я обернулся и увидел полную женщину, несущую подмышкой эмалированный таз с выстиранным бельем. – Ты Насти сын?

          Я кивнул.

          –-Я так и поняла. Она звонила вчера, просила тебя устроить. Ну, пойдём.

          Она открыла почтовый ящик и выловила оттуда ключ. На моё удивление таким правилам безопасности, она ответила:

           – Это у вас в городах позапираются и сидят как сычи. А у нас тут всё и все на виду. Если долго свет горит ночью – значит, чего-то сделалось.

           Она открыла входную дверь, и мы вошли в сени. В ноздри ударил резкий запах мочи и гнилья. Женщина (её звали Елена) распахнула обитую старыми одеялами дверь, мы вошли внутрь, и теперь вместе с вышеперечисленными запахами смешался и стал преобладающим запах смерти. В детстве я очень боялся когда-нибудь умереть. Как бы странно это не звучало, но бывали моменты, когда я маленьким ребенком просыпался ночью в холодном поту от осознания того, что все мои близкие, да и вообще все люди на земле когда-нибудь умрут, и я не исключение. Ещё больше меня убивало то, что жизнь потечёт дальше, пройдут сотни лет, и наступит время, когда обо мне никто не будет помнить. Я рыдал как безумный, но понимал, что этот процесс естественный и необратимый. Интересно, что чувствует этот человек, находясь уже практически на пороге смерти?

           Мы нашли ветерана сидящим на железной койке и смотрящим в окно. Время от времени его голова подергивалась, костлявая рука хлопала по кровати, на коленях были крошки от печенья, которые сыпались на чисто вымытый дощатый пол.

           – Иван! – Я вздрогнул от возгласа моей сопровождающей. – Опять настрамил! Я скребу–мою, а он – эвона как! Другой раз тюри наведу с водой, будешь знать!

           Старик даже не пытался возразить, но уголки его рта предательски подрагивали. Пока Елена убирала последствия трапезы фронтовика, я рассматривал фотографии на стене. Вот две резные рамки, прибитые вместе. На одной мужчина со строгим взглядом в своем, видимо, самом лучшем, приготовленном для исключительных случаев, костюме. На другой фотографии – женщина с вьющимися кудрями, в платье с белым кружевным воротником. Следующая фотография – они рядом, на заднем плане горстка людей и повозка с лошадью, это свадебная фотография. А вот еще одна – на ней новоиспечённый муж один, в солдатской форме. Фотография чёрно–белая, но я чувствую, как горят его глаза. Снимок чуть опален с краю. Следующие фотографии уже более современные – ветеран стоит перед октябрятами, или вот, со статным мужчиной, похожим на казака, наверное, председатель колхоза. Далее следуют дежурные, сделанные в День Победы фотографии возле обелиска, затем цветное фото – школьники дарят участнику войны скромный подарок – гвоздичку и коробку конфет «Птичье молоко». Фотографий с женщиной больше не было.

            Елена закончила уборку и начала определять меня на ночлег. Время уже было позднее для Ивана Константиновича, и было решено, что свои вопросы для доклада я задам ему завтра.

           На следующий день, как и было обговорено накануне, я отправился к Ивану Константиновичу за мемуарами. Он сидел в комнате на своем обычном месте. Елена громко, буквально по буквам продекламировала ветерану цель моего визита к нему. Старик кивнул головой, и женщина поспешила удалиться. Немного погодя ветеран начал своё повествование.

           Да и рассказывать ему особо не о чем. Какой, мол, из него герой? Да, был на войне. Призвался в 1941 году, в конце декабря. Было тогда ему 23 года – по тем меркам уже зрелый возраст. Дома остались трое – жена, шестилетний сын и еще один сын, который в это время находился у жены под сердцем. Как с супругой познакомились? Довольно банально - на танцах. Он к ней подошел и сказал, что она будет его женой. Ей оставалось только рассмеяться и тряхнуть каштановой шевелюрой. Но всё так и вышло. Была и свадьба, и кружевной воротник, и повозка с лошадью – всё как на тех фотографиях со стены. Жену звали Анна. Вместе с Иваном они работали в колхозе. Жена была очень умной девушкой, хотела поступать в техникум, но об этом пришлось забыть. Семья, дом, хозяйство – не до книг стало. Вскоре родился сын Андрей. Жили как все, жаловаться было не на что, работать надо было. А потом случилась война. Уезжал из дома Иван с тяжелым сердцем, понимая, что не застанет тот момент, когда появится на свет второй ребенок – Анна была уже на последних месяцах беременности. Позже, в письме Ивану сообщат, что у него родился сын Василий.

           Проходил  службу  Иван  Константинович  в  235-м  стрелковом  полку

28-й Невельской Краснознамённой стрелковой дивизии. Зимой 1943 года их подразделению была поставлена задача провести разведку боем укрепления немцев под Новороссийском с захватом «языка». Задача была выполнена, но при отходе назад Иван получил тяжелое ранение в левую руку с повреждением кости. Его отправили в госпиталь на полгода. После излечения комиссовали домой.

           Перед выпиской из госпиталя Ивану пришло сухое письмо. В нём соседка сообщила, что Анна умерла от пневмонии, а их детей фашисты отправили на принудительные работы, по слухам, в Румынию.

           Иван вернулся в родную деревню и начал поиск своих детей. Опуская подробности, нашёл он их спустя несколько лет, в детском доме города Арзамас. Они пасли коров на подсобном хозяйстве, за территорией учреждения. Надо ли описывать в каком виде их нашёл отец?

           В 1951 году Иван Константинович был представлен к награде – Орден Славы III степени. Односельчане тут же сочинили обидную частушку:

          «Наш Ванюша Поляков

            Вовсе не из дураков –

            Когти в госпитале подлечил,

            Вышел – орден получил!»

           Дело в том, что в те времена людей, комиссованных со службы с подобными ранениями, считали симулянтами, или «самострелами», дескать, сам себе выстрелил в руку, остался жив и был отправлен домой, в то время как другие могли и вовсе не вернуться с полей сражений. Но Иван Константинович ничего никому доказывать не стал. Не в его характере это было – оправдываться.

           У него в жизни и так был повод для переживаний. Его дети, которых он нашел в интернате, теперь были ему как будто чужие. Они стали по характеру как те детдомовцы, среди которых когда-то жили – не слушались, грубили. Иван понимал, что во многом это происходит из-за отсутствия в доме жены. И он решил это исправить.

           Говорили, что она приехала в их деревню откуда-то с юга. Называли за глаза «Казачка». На самом деле её звали Мария. Она была внешне как Аксинья из «Тихого Дона». Конечно, многие на неё засматривались. Но вышла замуж она за Ивана Полякова. Это потом он узнает, что сердобольные соседки настоятельно посоветовали ей «взять в оборот» крепкого хозяйственного вдовца с двумя детьми. А тогда он искренне недоумевал, что эта красавица нашла в нём.

           Новая жена после свадьбы быстро показала свой истинный характер. Вопреки ожиданиям Ивана, взаимопонимания с его сыновьями Мария так и не нашла. Кроме того, она была скупой и завистливой женщиной. Хлеб и конфеты запирала в дубовый буфет на замок. Сыновья Ивана были предоставлены сами себе – за их внешним видом и успеваемостью в школе мачеха не следила.

           Вскоре у Ивана и Марии родилась дочь Варвара. Отныне и впредь всё внимание и забота были направлены только на неё, сыновья так и остались чужими в собственном доме. Иван понимал, что совершил ошибку. Женившись на этой женщине, он стал кем-то вроде героя из шаблонной сказки, только без счастливого конца.

           Дети Ивана выросли и один за другим уехали в город. Они довольно неплохо устроили свою жизнь. Андрей стал зубным врачом, а Василий строителем. Они так и не простили отца. Не простили ему интернат и издевательства мачехи. Говорят, они приезжают раз в год, на могилу матери. Иногда опекуну Ивана Константиновича, Елене, передают немного денег, чтобы та купила что-нибудь их отцу. Но сами на пороге его дома не появляются.

            Уехала и Варвара, впоследствии удачно вышедшая замуж за военного. Через некоторое время после замужества она приехала и сделала матери предложение уехать с ней. Мария, недолго думая, согласилась. Собрав всё нажитое «добро», она уехала вместе с дочерью. Адреса Ивану никто не оставил. Писем и телеграмм не приходило. Их нет и по сей день.

            Возможно поэтому любимое место Ивана Константиновича в доме – на кровати возле окна. Наверное, он ждёт, что когда-нибудь кто-то из его семьи приедет к нему, хоть ненадолго, хоть проездом.

            Только не надо думать, что Иван Поляков жалуется на жизнь. Пенсию приносят, с праздником поздравляют, дом убирают, продукты покупают. А больше старику ничего и не надо. Только вот недавно попросил Елену купить ему йогурт – он по телевизору увидел, и захотелось узнать, что это такое. Так она раскричалась как обычно, мол, какой тебе, дураку, ещё йогурт? А ему бы так хотелось...

           Я больше не мог ничего слышать. У меня защипало, зарезало в глазах, и я не помню, как очутился во дворе, прижался к деревянному столбу и зарыдал. Слезы лились из меня градом, и я не понимал, отчего. Как будто я наблюдал за собой плачущим со стороны. Мне было дико и страшно. Последний раз так я плакал на семейном празднике, когда мне было четыре года. В тот день к нам пришли друзья родителей вместе со своими детьми, и кто-то принес цветную книгу с картинками. Она попала ко мне в руки, и всё было хорошо до того момента, пока я не открыл страницу, на которой была картинка – Бог, но почему-то он был в кандалах и за решеткой. Я захлопнул книгу и зарыдал в голос. Все присутствующие очень испугались и весь оставшийся вечер пытались успокоить меня сладостями и мультфильмами. Я до сих пор помню этот странный случай. Видимо, произошедшее со мной тогда и сейчас сорвало клапан с моей души, и появились слёзы.

           Я вдруг понял, что всё, что происходило со мной в жизни – это такая ничтожная мелочь по сравнению с теми треволнениями, лишениями в жизни этого человека, прошедшего войну, потерявшего свою семью, отвергнутого всеми. Этот человек один из тех людей, благодаря которым мы сейчас можем жить и даже поругивать, посмеиваться над тем временем, теми героями. Хотя это всё, если посмотреть со стороны, очень глупо и напоминает поведение подростка, ругающего своих родителей, пытающихся заработать ему денег на достойную жизнь.

           Наконец успокоившись, я вытер рукавом лицо, и вспомнил о желании Ивана Константиновича попробовать неведомый ему доселе продукт. Я вышел со двора и пошел в единственный на деревне магазин. Хотя, магазином это полуразобранное, теперь больше напоминающее времянку, кирпичное здание с вывеской «Товары повседневного спроса», назвать можно было только условно. Видимо, кто-то из местных или заезжих позарился на добротный советский кирпич и решил частично разобрать сооружение для собственных нужд. Местами уже прохудившиеся тюлевые занавески – последнее пристанище для мух и пыли, немного прикрывали весь интерьер данного заведения от редких прохожих. Внутри тоже было безрадостно – на побелённом потолке повесилась лампочка Ильича, на покрашенных наполовину голубой краской стенах висели стеллажи, на которых был разложен скудный ассортимент, продуктовый минимум, который был ежедневно необходим оставшимся жителям деревни. Повелительница «лавки» стояла, опершись на прилавок, мысленно что-то подсчитывая, щелкая счетами и тут же вычеркивая из тетради. Пергидрольные локоны, синие тени до бровей и ярко-розовая помада – шик времён «сухого закона». Заслышав шаги посетителя, она недовольно скривила губы и теперь больше напоминала ведьму, которая украла голос у Русалочки. Она уже открыла рот, чтобы изречь какую-нибудь острую фразу, заготовленную для местных, но осмотрев меня с ног до головы и признав за городского, смахнула желтоватую прядь наверх и выдохнула:

          – Чего изволим?

           – Мне бы йогурт, –-проговорил я.

           Предварительно не забыв закатить глаза, продавщица извлекла из ржавого холодильника спайку йогуртовых стаканчиков со вкусом груши и швырнула на прилавок.

           – А других нет? – обнаглел я.

          – Не в городе живём, - напомнила мне продавец.

           Я взял спайку, вытащил из кармана купюру, положил на прилавок и поспешно вышел из магазина, не дожидаясь сдачи и дальнейших вопросов. Покупку нёс осторожно, боясь уронить и не донести до ветерана.

           Войдя в комнату, я нашел Ивана Константиновича смотрящим в экран телевизора безучастным стариковским взглядом. Аппарат был включён на полную громкость, звуки политических дебатов сотрясали посуду в серванте. Время от времени фронтовик качал головой и безадресно повторял: «Да». Я подошел к нему и выложил на стол свой подарок. Ветеран посмотрел сначала перед собой, потом повернулся и задержал взгляд на разноцветной фольге йогуртовой спайки, затем, наконец, перевёл свой взгляд на меня, и впервые за всё время нашего знакомства я увидел, как он улыбается.

           Уезжал я не столько с чувством выполненного долга, сколько с неким раздраем в душе. Да, я записал воспоминания Ивана Константиновича. Да, возможно, я что-то понял. Надеюсь, кое-что из этих приобретенных вновь знаний изменит мою дальнейшую жизнь. Но как это всё грамотно сформулировать на бумаге? Я никогда не писал никаких сочинений самостоятельно.

           Спустя два дня, две бессонных ночи, пары пачек сигарет, беспокойство матери («Всё нормально, Владюш?») я всё же написал доклад для Знаменского. Я злился на себя, на свою безграмотность, на своё неумение связать и пары слов, чтобы выразить появившиеся мысли, но не отступал от заветной цели. Так или иначе, доклад был готов. Оставалась всего-то мелочь: отдать работу на суд преподавателя.

           Распечатывая свой доклад, я заметил, что мне приходят сообщения в социальной сети от приятелей. Приближались майские праздники, и по традиции, начиналось обсуждение, где собираемся, сколько готовить шашлыка, и так далее. Краем глаза я заметил сообщение от одногруппника: «Ну, что, скоро 9 мая! Может, повторим подвиг дедов?». Я почувствовал, как у меня кровь побежала к ушам. Повторим? Да всё, что вы можете повторить – это рюмку за праздничным столом. Что вы можете ещё повторить в своей жизни? Вам знакомо, что такое беречь как зеницу ока половину булки хлеба? Или варить кожаные сандалии, чтобы прокормить голодных детей? Нет? Иждивенцы на папиных автомобилях! Хотелось именно так и ответить «повторюшам», которые уже начали активно включаться в тему и поддерживать первого оратора. Хотелось, но что-то меня сдерживало. Наверное, это моя природная робость перед принятием решений.

            В аудитории в тот день было по-весеннему тепло, но меня колотил озноб. Если Знаменскому опять не понравится мой доклад, это означает, что, скорее всего, я не сдал сессию, а дома такой новости от меня, мягко говоря, не ждут. Скорее всего, я наделал кучу ошибок в своей работе. Перепутал даты. Подобные мысли лезли в голову одна за другой, пока мы все не услышали  звук приближающихся шагов вошедшего в аудиторию Знаменского и пряный аромат его одеколона. Он поздоровался со студентами в свойственной ему манере и сразу принялся за дело. Раздавал «халтуры» направо и налево. Всё было обыденно, но одна деталь в его поведении стала заметна для меня только сейчас. С каждой «халтурой» его лицо приобретало всё более мрачное и даже горестное выражение. Знаменский презирал нас даже не за то, что мы списываем, воруем идеи или выдаём чужие работы за свои. Он презирал нас за то, что нам было всё равно. Нам были безразличны темы, которые он самостоятельно для нас выбрал. А ведь они были далеко не такими сложными, как нам казалось. Нам было плевать на судьбы тех людей, о которых мы писали. Мы просто «передирали» текст и сдавали на проверку, чтобы быстрее закрыть сессию. Нам было наплевать на самих себя, потому что то, о чем писал я, к примеру – это история каждого дома в нашей стране. Война затронула каждый дом, так или иначе. А писать мы должны были об этом, чтобы понять, что такое жизнь и война, что такое жить не только для себя, быть людьми, а не стадом со стеклянными глазами. Знаменскому было жаль нас, даже он не смог заставить нас хотя бы чуть-чуть вдуматься в тексты наших же собственных докладов.

           Стопка работ стремительно уменьшалась в руках преподавателя, но моя фамилия так и не прозвучала. Я сидел, нервно сдирая кожу с пальцев, ожидая вселенского позора. Внезапно Знаменский объявил, что «халтур» на сегодня предостаточно. Он повернулся к своему столу, открыл ящик и бережно достал одну папку-скоросшиватель. Он объявил автора и название. Это была моя работа. Знаменский стоял и зачитывал выдержки из моего доклада, а я ощущал на себе удивленные взгляды оборачивающихся посмотреть на героя сегодняшнего дня студентов. Окончив, Знаменский прошел через всю аудиторию, подошел ко мне, пожал руку и сделал в зачетной книжке отметку о сдаче зачета по Отечественной истории. Это было невероятно. Я сидел и размышлял над тем, что только что произошло, и это не укладывалось у меня в голове.

           Также сегодня у меня по плану была сдача зачета по философии. Я вошел в соседнюю аудиторию на ватных ногах, у меня колотилось сердце от понимания того, что я впервые выполнил работу сам, без чьей-либо помощи и получил высокую оценку. На лицах однокурсников я прочёл нескрываемую зависть.

           Я подошел к столу и, зажмурив глаза, вытянул билет. На полоске бумаги было напечатано: «Вечные ценности человеческой жизни». Я улыбнулся, поняв, что «зачёт» по этому предмету у меня в кармане. 

 

                  2016 -2021

Вам когда-нибудь случалось быть одному в чужом городе? Если да, то вам понятны мои ощущения: чужие края, ни одного знакомого лица. Теперь мамина опека закончилась, началась взрослая жизнь.

Приехала я в чужой город для прохождения производственной практики. Я студентка. Через год заканчиваю университет. А пока меня ожидает месяц практики на одном из предприятий.

Я нашла квартиру по объявлению, договорилась с хозяйкой о цене и отправилась в путь.

 

По июньской жаре я добиралась три часа на автобусе, полчаса на электричке, потом на такси, и вот, я у цели.

Пятиэтажный жилой дом. Рядом карусель, песочница, беседка. Снующие туда-сюда люди, суета. Разгар рабочего дня. И вдруг у меня возникла мысль: «А правильно ли я продиктовала таксисту адрес?»

– Чего потеряла? – вдруг окликнул меня незнакомый голос.

Я обернулась и увидела сидящего на лавочке парня. Он был одет в форму десантника. Нимало не смущаясь, он рассматривал меня, потягивая пиво.

– Скажите, пожалуйста, это дом номер пятнадцать?

– Ну, пятнадцать, а че?

– Значит, я не ошиблась. Я квартиру здесь снимать буду.

– О, наконец-то! – воскликнул парень. – Хоть один нормальный человек появился! А то среди этих уродов поневоле деградируешь. Пойдем сюда, садись, не бойся.

Я села рядом с десантником. Он несколько раз предлагал мне выпить, а когда узнал, что я не пью, зауважал меня еще больше.

– Правильно делаешь. Ты хорошая девчонка, сразу видно. Нам с тобой надо вместе держаться.

– Это почему же? – удивилась я.

Парень приобнял меня и прошептал:

– Ты, девочка, не представляешь, куда ты попала. Здесь живут одни дегенераты.

Я высвободилась из его объятий и пулей кинулась в подъезд. Тот еще типчик! И мне ведь с ним встречаться придется каждый день.

 

Добравшись до своей новой квартиры на третьем этаже, я немного отдышалась и нажала на кнопку звонка.

Дверь мне открыла миловидная женщина. Это была хозяйка квартиры. На вид ей было лет сорок. Она долго инструктировала меня на предмет того, что я должна делать, а чего не должна. Как пользоваться электроприборами и кранами в ванной. И, конечно же, главным условием было – никаких пирушек и вечеринок, особенно в ночное время. Все жители дома, как один, порядочные люди, и им наверняка не понравится, если я вдруг осмелюсь нарушить их покой.

Наконец, получив деньги, она скрылась.

Я начала распаковывать свои вещи, как вдруг услышала звонок в дверь.

На пороге стояла симпатичная старушка. Она оглядела меня с ног до головы, затем широко улыбнулась и спросила:

– А это вы в Светочкиной квартире жить теперь будете?

– Да, – ответила я. – А вы, простите, кто?

– Я Катерина Матвеевна, соседка ваша, стало быть. Все меня зовут тетя Катя. Моя квартира вот, напротив. Вы заходите как-нибудь на чаек, я живу одна, мне скучно бывает, вот только одними сериалами и спасаюсь.

Взяв с меня обещание прийти, тетя Катя удалилась.

Я распаковала вещи, привела себя в порядок после дороги и села смотреть телевизор. Шел скучный американский вестерн. Посмотрев минут пятнадцать, я со злостью выключила аппарат.

Не зная, чем себя еще занять, я вспомнила о приглашении тети Кати и отправилась в квартиру напротив.

Новая соседка чрезвычайно обрадовалась моему приходу. Она пригласила меня к столу и предложила чаю.

Тетя Катя долго расспрашивала меня о цели приезда в их город. Узнав о том, что я студентка, она одобрительно закивала головой.

– Да, да, правильно. Ученье – свет. Стремиться надо к чему-то в этой жизни, кусок хлеба зарабатывать…

– Теть Кать, а кто этот странный парень в десантной форме, который живет в этом доме? – спросила я.

Старушка изменилась в лице.

– Ты, девка, не подходи к нему близко, он тебя научит плохому. Хулиган, пьяница. Всему дому от него покоя нет. Сколько раз я на него участковому жаловалась, так на него управу никак не найдут…

– Ну, как же, не здороваться даже мне с ним, что ли? Как хоть зовут вашего хулигана?

– Так-то Алексей, но все его зовут Леша-десант. Он как после армии пришел, так и запил. Девчонка его бросила. Она тоже в этом доме живет. Леська с пятого этажа. Ну, и правильно бросила. Какой с него толк? Нашла вот другого, приличного, с машиной.

Мы еще долго разговаривали о том, о сем. Тетя Катя жаловалась на то, что пенсия у нее маленькая, что сын приезжает только на праздники, что невестка совсем его захомутала, и что она настраивает своего мужа против собственной матери... И так далее, и тому подобное. Половину информации я пропустила мимо ушей, сделав вид, что внимательно слушаю.

Тетя Катя осталась довольна беседой со мной.

– Ты заходи, когда надумаешь, – сказала она мне. – Мы ведь все-таки соседи.

Придя домой, я решила почитать какую-нибудь книгу. На книжной полке хозяйки пылились старые детективы, дамские романы и всякие пособия для женщин, вроде «Сто полезных советов о том, как найти мужа – миллионера».

Совершенно случайно, где-то в дальнем углу я обнаружила «Героя нашего времени» Лермонтова. Бедный классик! Ему все это время приходилось находиться рядом с низкопробными бульварными изданиями. Вызволив шедевр «из плена», я отправилась на балкон.

Однако насладиться чтением о приключениях Печорина мне не пришлось.

Откуда-то сверху раздался бас:

– Прекратите меня заливать, мать вашу!

Ну, и еще несколько слов, процитировать которые мне не позволяет мое воспитание.

Я прислушалась, и вдруг меня охватил ужас. Я узнала этот голос. По всей видимости, мой сосед сверху – Леша-десант. О покое теперь можно даже не мечтать.

Он кричал и осыпал отборной бранью всех жителей дома. У меня дико разболелась голова, я отложила книгу и решила пойти и поговорить с нарушителем спокойствия.

Я вышла на лестничную клетку, поднялась на этаж выше, но там уже никого не было. Я поднялась на следующий. Леша-десант кулаком дубасил в одну из квартир, жильцы которой, вероятно, его заливали.

Никто не открывал. Так продолжалось пять, десять минут. Рядом стояли жильцы соседних квартир, но никто не осмеливался вмешаться.

– Я сейчас вышибу эту дверь, если вы не откроете! Я считаю до трех: раз, два…

– Прекратите сейчас же! – закричала какая-то женщина, только что поднявшаяся на этот этаж. – Дверь итальянская, сломаете, я на вас в суд подам! За порчу имущества. Гриша, за мной, – сказала она мужчине, смирно стоявшему подле нее.

Женщина оттиснула десанта от двери своей могучей фигурой, открыла квартиру и вместе с Гришей прошла в дом. Спустя некоторое время из их квартиры послышалось:

– Сонечка, Боже мой! Сколько раз я тебе говорила, закрывай кран! Ну, что за непослушный ребенок! Пойдем-ка со мной!

Дверь открылась, и на пороге показалась зареванная девочка и хозяйка квартиры.

– Видишь, что ты натворила? – грозно вопрошала женщина. – Вот этот дядя, – указала она на Лешу, – очень сильно ругался. Сейчас же проси прощения. Алексей, мы вам все возместим…

– Да не нужны мне ваши деньги! – презрительно сказал парень. – И ребенка не мучайте. Лучше за кранами следите.

Сказав это, он ушел.

Все начали расходиться по квартирам. Женщина хмыкнула, заперла дверь, и, вопреки просьбе Леши, еще долго отчитывала девочку.

«Весело живем», – подумала я и пошла читать Лермонтова.

 

К вечеру мне вдруг захотелось прогуляться. Я вышла на улицу и внезапно за спиной услышала знакомый голос:

– Привет.

Меня охватило раздражение.

– Ты что, преследуешь меня? – спросила я моего нового соседа.

– Вот еще! – ответил Леша. – Просто поговорить с кем-нибудь хочется, только вот не с кем.

– Ну, пойдем, поговорим.

Мы сели на лавочку возле дома. Леша как на исповеди начал рассказывать мне о своей жизни, об армии, и, конечно, о ВДВ.

– Ты даже не представляешь, как я горжусь тем, что я десантник. Это же элита…– дальше он не договорил. К дому подъехал автомобиль, из него вышли представительного вида молодой человек и его девушка. Они гордо прошествовали мимо нас. Однако, заметив Лешу, девушка поспешно отвела глаза.

Проводив их взглядом, Леша сказал сквозь зубы:

– Вон, пошла, красавица, глазки потупила, мать ее…

– Это Леся, да? – спросила я.

– Откуда ты все знаешь? Ну да, это моя... А хотя тебе уже, наверное, эта старая ведьма тетя Катя все рассказала.

– А чем тебе тетя Катя-то не угодила?

– Сказал бы я, но пока не буду тебя разочаровывать. Она, наверное, уже втерлась к тебе в доверие, да?

– Она добрая старушка. Это ты вечно всеми недоволен. Как таких земля носит? – Я встала и направилась к подъезду.

– Зря ты так, – крикнул он мне вдогонку. – Ты еще сама увидишь…

 

На следующий день после практики я вновь зашла к тете Кате. Пришла я как раз к концу ее любимого сериала.

– Ну, как учеба? – начала она расспрашивать меня. Только узнав все, что ее интересовало, она успокоилась.

– Теть Кать, а вы вчера слышали, что творилось на пятом этаже? – спросила я.

– Не слыхала, а что?

Я кратко пересказала ей вчерашнюю историю.

– Вон че! – изумилась тетя Катя. – А я ни сном, ни духом. Да – а… Намучаются они с сироткой-то.

– Как с сироткой? Я думала, что это их дочка.

– Да нет. У этой семьи были знакомые – подруга Ленки Грозовской и ее муж. Два года назад они разбились на машине. Дочка у них маленькая осталась. Ну, не отдавать же в детский дом, к себе взяли. Вот, воспитывают. Золотые люди.

– Да. Благородный поступок, – сказала я. – Правду сказала хозяйка квартиры – здесь живут только порядочные люди.

– Это точно. Дом у нас хороший, все жильцы приличные, только вот… – тетя Катя выглянула в окно. – Только вот кроме Леши-десанта. Выселить б его куда-нить, все полегче жить было.

– Да ладно вам, он хороший, он исправится, – попыталась я оправдать Лешу.

Тетя Катя пристально взглянула на меня.

– А ты, девка, что его защищаешь? Или приглянулся уже? Ой, послушай меня, не связывайся с ним, Христа ради, сгубит он тебя, с верного пути сведет.

Я твердо пообещала тете Кате не связываться с Лешей-десантом и пошла к себе.

 

 

«Ой, мама, гляди, что-то па-а-адает, похожее на одува-а-а-нчики. Женщина улыбается: «Это, сынок, десантники...»

Эту песню я уже выучила наизусть. Мой сосед сверху весь день играл на гитаре именно ее. Я вышла на балкон почитать, но Леша вновь мне помешал.

В какой-то момент мне все это надоело, и я решила серьезно поговорить с ним.

Я поднялась на этаж выше и кулаком забарабанила в дверь.

– О, привет, – расплылся в улыбке Леша. – Проходи, гостем будешь.

– Я ненадолго, – сердито сказала я. – Поговорить надо…

– Вот и поговорим. Чего в дверях-то стоять. Заходи.

Квартира Леши была типичной берлогой холостяка. Женская рука в доме явно не прослеживалась. Внутри царил легкий творческий беспорядок: паутина в углу, горы грязной посуды, разбросанные вещи. В прихожей, на полу, словно кегли в боулинге, ровными рядами были выставлены пустые бутылки из-под пива. На стенах, на шкафах в огромном количестве были расставлены армейские фотографии. Самое почетное место занимало фото Леши в голубом берете с автоматом в руках.

Я засмотрелась на фотографии и совершенно забыла о цели своего визита.

– О чем ты хотела поговорить? – спросил Леша.

– Я? Ах, да. Раз уж мы соседи, то мне бы хотелось, чтобы ты проявлял ко мне хоть капельку уважения…

– Я тебя и так уважаю. Я же тебе сразу об этом сказал.

– Я не об этом. Твоя гитара действует мне на нервы. Ты можешь играть хотя бы в те часы, когда меня не бывает дома?

– А, вот оно что. Значит, гитара моя не нравится. Ладно, больше не буду. – Леша поспешно отвел взгляд.

– Спасибо. Тогда я пойду.

– Подожди, – остановил меня Леша. – Я тебя чем-то обидел?

– Нет, с чего ты взял? – удивилась я.

– Ты какая- то злая сегодня. Я не хочу, чтобы ты на меня злилась.

– Я не злюсь. Меня немного раздражает твое хамское отношение к людям.

– А как ты хочешь, чтобы я к ним относился?! – взорвался Леша. – Это же лживые твари! Все, как один, мать родную за копейку продадут. Взять хоть тех же Грозовских. Думаешь, они из милости сиротку приютили? Да просто ее покойные родители оставили после себя огромное состояние. А если бы они были нищие, воспитывалась бы сейчас Сонечка в каком-нибудь из местных интернатов. Так-то вот.

– А откуда тебе это известно? – спросила я.

– Сам слышал. Проходил как-то мимо их квартиры, они как раз скандалили. Грозовская все кричала, что сил ее больше нет. Что отдала бы девчонку в детдом, если бы не наследство. Вот так и получается. Я плохой, а они хорошие.

– Да не плохой ты, – вставила я.

– Знаешь, еще немного, и я сойду с ума, – не замечая моих слов, сказал Леша. – Мне, правда, очень тяжело. Леська скоро замуж выходит. Я слышал, что они свадьбу отмечать собираются в другом городе. Меня боятся… Зачем она так со мной, а?

Я пожала плечами, повернулась и вышла из квартиры.

 

На лестничной клетке я столкнулась с Лесей. Она зыркнула сначала на меня, потом на дверь Леши, проскочила мимо и быстро побежала вверх по лестнице. Меня слегка удивило поведение девушки. А минут через пять я вновь стала свидетелем очередной драмы.

Леся, убедившись, что я зашла домой, простучала каблуками до Лешиной квартиры и устроила ему сцену ревности. Слышимость была отличная.

– Значит, вот ты как со мной! – кричала она. – Променял меня на эту городскую фифу!

– Это ты идиотка! – закричал еще громче Леша. – Я ее люблю! А ты за мешок с деньгами замуж собралась, ну вот и дуй к своему придурку! И чтобы я тебя больше здесь не видел! Кстати, можешь поздравить – у нас тоже скоро свадьба.

– Что? С этой? – и тут Леся разрыдалась, как дитя.

После этого Леша с грохотом захлопнул свою дверь. Леся вернулась в свою квартиру.

Я была в шоке от заявления Леши-десанта. Нет, скорее всего, он сказал это сгоряча… А что если нет?

Весь вечер слова Леши не давали мне покоя. Надеясь получить от него какой-то комментарий, я вышла из дома и, несмотря на поздний час, направилась к знакомой лавочке.

Леша-десант был на месте. Он сидел, мечтательно глядя на звезды. Я села рядом.

– О чем ты думаешь? – спросила я.

– Да так. О жизни. А ты чего не спишь?

– Чего-то не спится. Можно тебя кое о чем спросить?

– Спрашивай, конечно.

– Я сегодня слышала ваш разговор с Лесей. Ты сказал, ну, что я тебе нравлюсь. Это правда?

Леша опустил глаза.

– Ну, в принципе, да.

– Так, в принципе, или да? – не унималась я.

– Да, да, да! – прокричал Леша.

– Почему ты мне об этом не сказал?

– Да тебе уже, наверное, так меня расписали: дебошир, пьяница и так далее. А ты такая умная, хорошая девочка. Стала бы ты связываться с таким, как я?

– Какой же ты глупый! – воскликнула я. – А если бы я тебя напрямую не спросила, ты бы так и молчал?

– Молчал бы. Да и что это меняет. Я для тебя все равно пустое место.

Я взяла его за руку.

– Не говори так. Ты очень хороший.

– Давненько мне таких слов никто не говорил… Ну, ладно, пошли, я тебя провожу, а то проспишь завтра свою практику из-за меня, хорошего такого.

 

На следующий день после практики я сразу пошла домой. У меня было прекрасное настроение. Такое странное чувство, будто бы за спиной выросли крылья. Так обычно бывает, когда человек влюблен. Я была абсолютно счастлива.

Зайдя в подъезд, я вдруг услышала мяуканье котенка. Оно разносилось по всему первому этажу. Но самого котенка в полумраке подъезда нигде не было видно. Я посветила телефоном, и мне, наконец, удалось его заметить. Это маленькое рыжее несчастное существо, увидев меня, забилось в самый дальний угол. Я вытащила его оттуда и принесла к себе домой.

Я решила, что котенок бездомный, и поэтому его просто необходимо оставить у себя. Я налила коту молока, а сама пошла в магазин за кошачьим кормом.

Когда я вернулась, дома меня поприветствовал специфический запах – кот успел пометить углы. Я в ужасе представила, как хозяйка предоставит мне счет за испорченные ковры и обои. Но кот, к счастью, оставил автограф на кафеле в ванной.

Мне пришлось сходить еще и за песком для нового питомца.

Теперь следовало бы дать имя этому представителю фауны. Я решила назвать кота Персиком из-за его рыжей окраски.

Поев, котенок растянулся на старой газете, лежавшей на полу, и уснул.

Я взяла «Героя нашего времени» и отправилась читать на балкон.

Спустя какое-то время туда просочился едкий дым сигарет. Я сразу поняла, что Леша тоже решил выйти на балкон.

Я высунулась из окна и сказала:

– Привет.

– Ну, привет, привет, – улыбнулся он.

– А что это ты сегодня без гитары?

– Так ты же мне запретила играть.

– А теперь разрешаю. Сыграй, пожалуйста, что-нибудь. Только не про десантников.

Леша на миг задумался, потом исчез и появился снова, уже с гитарой. Он начал играть «Кукушку» Цоя. Это была моя любимая песня. Как он догадался?

Закончив петь, Леша спросил меня:

– Ну, как? Понравилась песня?

– Ты еще спрашиваешь! Я обожаю «Кино». А это моя самая любимая песня.

– Вот, значит, как. Угадал... Эй, здорово, Модестович! – крикнул он, увидев идущего по дороге мужчину. – Дурачков искать пошел, да?

Мужчина ничего не ответил, но зашагал значительно быстрее.

– Кто это? – спросила я.

– Аристарх Модестович Каппельман. Тоже в нашем доме живет. Бывший врач городской больницы. Год назад турнули его оттуда, так он вскоре заявил, типа, на почве стресса открылся будто бы у него третий глаз. И теперь он способен излечивать людей. От пьянства, наркомании, и так далее. Арендовал помещение даже специально. Он и меня пытался «вылечить», так я дал ему в глаз для профилактики. Больше не подходит.

– Так может, он действительно способен лечить?

– Ой, какая же ты все-таки наивная! Ну, ладно, мне можешь не верить. Спроси другана моего с армии. Он тоже в этом городе живет. Дядю лечить ходил он к Аристарху. Так тот сделал пару пассов над головой мужика, сказал: «Теперь вы здоровы», и содрал полторы тысячи рублей. Вот так. А дядя его как пил, так и пьет. Пошли разбираться к лекарю этому, а он взял и милицию вызвал. Еле ноги унесли. Так что в нашем доме живут одни проходимцы.

– А мне совсем недавно говорили обратное…

– Просто всем хочется быть чистенькими, вежливыми, чтобы все тип-топ. На самом деле, человек сначала с тобой так любезен, что аж тошнит, а потом за твоей спиной гадости про тебя говорит. Такова жизнь.

– И как же тогда жить? – грустно спросила я.

– Живи, как живешь. Каждый сам делает выбор. Как там, у Цоя: «камнем лежать, или гореть звездой…»

 

К вечеру я зашла в гости к тете Кате. Она усадила меня за стол и стала поить чаем.

– Теть Кать, я вот котенка подобрала бездомного, – поделилась я. – Он на первом этаже бегал. Маленький такой, рыженький. Я в квартиру его забрала.

– Рыжий, говоришь? Так это кот Ганиных. Они переехали полгода назад, квартиру продали. А котенка этого не взяли с собой, бросили. Он так и бегает, никому не нужный.

– Надо же. Как так можно?

– Вот так вот. А ты говоришь, в квартиру его принесла? Вон че….

– Да, жалко мне его стало.

– Вон че... Слушай, совсем забыла. Я ведь хотела тебя спросить: ты правда за Лешу-десанта замуж собралась?

Я прыснула от смеха. Вероятно, эта дурочка Леся приняла все за чистую монету и уже успела всех оповестить о предстоящей «свадьбе».

– Теть Кать, ну как вы могли такое подумать? Неужели вы верите этим глупым слухам?

– Да я просто так спросила, я сама-то не верила, а потом думаю, може правда…

– Нет, теть Кать, мы с Лешей просто друзья. Что здесь такого?

– Да такого друга и врагу не пожелаешь. Ой, смотри, тебе жить.

 

Придя домой, я дочитала до конца «Героя нашего времени» и вернула книгу на место. Печорин действительно был героем своего времени. А вот интересно, какой он, герой нашего времени? Не типичный представитель, а именно герой? Что он чувствует, о чем думает? Может быть, он такой же, как Леша-десант? Такой же смелый, решительный, благородный?

Мои размышления прервал стук в дверь. На пороге стояла хозяйка квартиры. Она оттолкнула меня от двери и прошла в дом. Она что-то искала. Вскоре она это «что-то» обнаружила. Это был Персик.

– Что это? – спросила она меня.

– Это котенок, – ответила я. – Мне стало его жаль, он ведь бездомный…

– Вот и жалейте его, но в другом месте. У меня на кошек аллергия. Если бы я знала, что вы разведете мне здесь зоопарк, ни за что бы вас в дом не впустила. Собирайтесь и уходите.

– Вы не можете меня просто так выгнать! Я заплатила вам за месяц...

Хозяйка достала кошелек, отсчитала деньги, и швырнула их на стол.

– Вот, это остаток. Забирайте и уходите.

– Выгляните в окно! Вы знаете, который час? Куда мне идти?

– Меня это не волнует! – отрезала хозяйка. – Уходите сейчас же.

Во мне кипела кровь от возмущения и несправедливости. Я покидала свои вещи в сумку, забрала Персика и вышла из квартиры.

Но куда мне идти? Ночь на дворе. И вдруг мой взгляд остановился на двери квартиры тети Кати.

Я постучала в дверь.

– Теть Кать, помогите мне, пожалуйста. Меня только что выгнала хозяйка. Можно мне переночевать у вас?

Женщина замялась.

– Вон че... Да я бы тебя впустила, но у меня сын приехать должен, да и квартира у меня небольшая…

Я посмотрела тете Кате в глаза, и меня осенило: это же она все рассказала хозяйке! Больше просто некому. Откуда бы та узнала про кота?

– Теть Кать, – медленно проговорила я, – А это ведь вы меня сдали. Только вы могли это сделать. Зачем?

Тетя Катя изобразила глубокое удивление и воскликнула:

– Я? Да кто ты такая, чтобы меня просто так обвинять?! А ну, иди отсюда, ходят тут всякие, житья не дают…

Она захлопнула дверь прямо перед моим носом.

– А Лешка был прав насчет вас! – закричала я. – Вы все здесь сволочи!

Точно, Лешка! Только он мне поможет. Он один – единственный хороший человек в этом доме.

Я добралась до квартиры Леши и нажала на кнопку звонка.

– О, а че это ты на ночь глядя? – спросил он, увидев меня на пороге. – Да еще и с вещами. Что случилось?

– Меня хозяйка только что выгнала. Представляешь?

– Вот стерва! А я тебя предупреждал... Ну, и куда же ты теперь?

– Я хотела тебя попросить, может, пустишь меня к себе переночевать?

– Леш, кого там принесло? – раздался голос, откуда-то из комнаты.

– Кто у тебя там? – удивленно спросила я.

– Понимаешь, – протянул Леша. – Тут такое дело. Леська ко мне вернулась. Бросил ее этот козел. А мы теперь решили быть вместе.

Я была потрясена до глубины души.

– Леш! – воскликнула я. – Неужели ты так и не понял, что она тебя использует? Если бы тот парень ее не бросил, она бы не пришла к тебе. Она обманет тебя и во второй, и в третий раз!

– Не говори так. Все будет хорошо. Я ей верю.

– Ну, ладно. А как же я?

Лешка потупил глаза.

– Прости.

Мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног.

– Знаешь, – сказала я. – Никакой ты не герой, никакой ты не хороший. Ты обычный предатель, такой же, как все они. Добрый и отважный ты только на словах, а на деле ты обычный трус. Совет вам да любовь. Прощай!

Я выбежала из подъезда и кинулась к лавочке.

Разрыдаться под окнами «добропорядочных» граждан мне вовсе не хотелось, но и поток слез я остановить не могла. Они лились тихо, беззвучно.

 

Я просидела на лавочке всю ночь, и никто из бывших соседей не подошел ко мне, не спросил, все ли у меня в порядке, не нужна ли мне помощь. Я долго думала над тем, что мне делать дальше. Практика не завершена, значит, надо остаться в городе. Но не мыкаться же мне по лавочкам все время! Я достала из сумки свежий номер местной газеты и стала изучать объявления о сдаче квартир. Наконец, найдя то, что нужно, я решила дождаться утра и договориться с хозяином. Я положила газету обратно, вытащила из дорожной сумки ветровку и накинула ее на плечи. Еще и заболеть вдобавок ко всем несчастьям мне совсем не хотелось.

Уже под утро меня ослепил свет машинных фар. Я узнала этот автомобиль. Его хозяин – бывший ухажер Леси. Чего это он приехал в такую рань? Мириться, наверное.

Парень прошел было мимо меня, но остановился, пристально посмотрел в мою сторону и быстро зашагал к лавочке.

– Здравствуйте, – сказал он, – а что это вы здесь одна сидите? Где ваш кавалер?

– Мой кавалер, – процедила сквозь зубы я, – развлекается с вашей дамой на четвертом этаже. Квартира пятнадцать, если что.

– Вот спасибо. А то эта истеричка забыла у меня свои шмотки. Пойду, верну ей их.

Он вернулся минут через десять. Один. Без шмоток и без Леси.

– Представляете, – сказал он, – она мне и здесь скандал закатила. Мол, я такой-сякой, вот я еще вернусь, паду перед ней ниц, а она никогда меня не простит. Хотя сама же и виновата.

– А почему вы расстались? – спросила я.

– Ей нужны были от меня только деньги. Вчера я заметил, что она роется в моем бумажнике. Ну, и зачем мне такая?

– Да-а, – протянула я, – в этом доме нет ни одного порядочного человека.

– А почему вы здесь сидите одна, и притом с вещами? У вас что-то случилось?

Я пересказала новому знакомому все, что со мной произошло.

– Она не имела права вас вот так выставлять из квартиры! – воскликнул парень. – Это бесчеловечно. Что же вы теперь намеренны делать?

– Буду искать новое жилье, – ответила я.

– У меня есть вариант получше. Простите, как вас зовут?

Я ответила.

– Очень приятно. Я Сергей. Я предлагаю вам поехать ко мне.

– Что? – возмутилась я. – Идите-ка вы… к Лесе своей!

– Вы меня неправильно поняли, – поспешно возразил Сергей. – Просто я живу с родителями. У нас четырехкомнатная квартира. Они решили одну комнату сдать. Вот, ищут жильцов. Ну, что, вы согласны?

– Не морочьте мне голову, – сказала я, – вы приехали на таком дорогом автомобиле, в таком шикарном костюме, и вы еще будете утверждать, что ютитесь с родителями в одной квартире?

Сергей улыбнулся.

– А вы решили, что я городской мажор? О, если бы это было так! Нет, на самом деле, я не представитель «золотой молодежи», мои родители обычные люди. Этот автомобиль и этот костюм я купил на свои честно заработанные деньги. Вот на квартиру, к сожалению, пока не заработал. Я менеджер в одной из компаний.

– А Леся об этом знала?

– Леся сначала подумала, что я сын бизнесмена, а потом, узнав правду, не особо огорчилась. Все-таки менеджер – это лучше чем ничего.

– Но потом она все же вернулась к этому «ничему», – грустно сказала я.

– Это вы о парне из пятнадцатой квартиры? – спросил Сергей.

– Ну да. Я считала его самым лучшим, а он…

– Да не убивайтесь вы так. Они нашли друг друга, так сказать, два сапога пара. Он вас просто не достоин. Ну, так что, вы принимаете мое предложение?

– Я без него никуда не поеду, – указала я на Персика, мирно дремавшего у меня на коленях.

– И для него место найдется, – улыбнулся Сергей.

 

Так я стала жить в квартире Сергея. Его родители отнеслись ко мне с уважением. Они оказались действительно очень хорошими и порядочными людьми. Соседи по дому тоже выгодно отличались от тех, с кем мне приходилось жить бок о бок раньше. Я нашла много новых друзей, и мне совсем не хотелось уезжать.

Так получилось, что за день до отъезда я случайно встретила Лешу-десанта.

Он сидел в зале ожидания с каким-то парнем. Скорее всего, тот собирался уезжать. Я же пришла на вокзал, чтобы узнать расписание электричек на завтра.

Заметив меня, Лешка встал и быстро зашагал в мою сторону. Я же поспешила к выходу. Он преградил мне путь.

– Постой, – сказал Леша, – поговорить надо.

– Не о чем, – отрезала я. – Дай пройти.

– Пять минут. Дольше не задержу.

– Ну, что ж, говори.

Лешка вздохнул, отвел взгляд, затем пристально посмотрел мне в глаза.

– Я хотел сказать, что ты была права насчет Леськи. Она снова меня бросила. И насчет меня ты была права, не мужик я вовсе. Я только хотел сказать, что встреча с тобой – это лучшее, что было в моей жизни после службы в армии. И другой, такой как ты, мне больше не встретить.

– Все? – спросила я.

– Все, – ответил он.

Я оттолкнула его от двери и вышла. Сказать по правде, я ждала, что он бросится мне вдогонку, остановит, сделает хоть что-нибудь, вместо того, чтобы ударяться в лирику. Если бы он хоть что-то сделал, я бы осталась. Но ничего не произошло.

На следующее утро я уехала. Мне не хотелось уезжать, не хотелось расставаться с этим городом, я до последнего момента ждала, что на вокзал за мной примчится Лешка, но провожали меня и Персика только Сергей и его родители.

 

Я вновь приехала в этот город лишь спустя год, на свадьбу Сергея.

Хозяева были очень рады меня видеть, я стала для них желанным гостем.

Собираясь на торжество, на их журнальном столике я случайно заметила страничку из местной газеты. Так я узнала о страшной судьбе того дома, где я когда-то жила. Там произошло несчастье. Однажды ночью вспыхнул пожар – жильцы забыли выключить электроприборы. Возгорание произошло в квартире Грозовских. Маленькую дочку хозяев от неминуемой смерти спас сосед снизу. Затем он вновь кинулся в квартиру, чтобы вытащить из огня самих Грозовских, но обратно уже не вернулся.

Статья называлась: «Герой посмертно».

Она была посвящена Лешке…