Ирина Келеш

Я купил просторную квартиру в новостройке. Лысую бетонную коробку без санузла и с голым балконом. Чтобы отремонтировать ее, понадобились немалые вложения. Решил немного сэкономить и по совету друзей нанял парня, через посредника, из Средней Азии. Отдал ключи, привез материал. Через неделю приехал посмотреть квартиру, зашел на балкон и выругался от неожиданности. В самом углу лежала грязная синяя тряпка, а в ней копошились два птенца. Я окликнул работягу.

— Эй! Абдул!

Парнишка прибежал из соседней комнаты и улыбнулся.

— Абдрахман я

— Что? — не понял я. Для меня все, что говорил этот паренек, было тарабарщиной.

— Не Абдул — Аб-ду-рах-мон!

— Аа-а. — Понял я. — Что это? Утки?

Я указал на птенцов и брезгливо поморщился.

— Не-е-ет, — Абдурахмон отрицательно закачал головой. — Ворона! Ворона!

— Ворона? Это птенцы вороны? Слушай, убирай их отсюда!

Парень вдруг жалостливо поднес руку ко лбу.

— Можно, пока я здесь работаю, пусть они живут. Жалко, кошка съест.

— Ага, а если они вырастут, то сожрут кошку.

— Не-ет. — Абдул заулыбался, как ребенок.

Я махнул рукой и ушел с балкона. Прошел на кухню, а там прямо на полу была расстелена газета. На ней, словно на скатерти, лежали белый хлеб, сахар-песок и кипяченая вода.

— Твое? Ты здесь ешь?

— Да.

Я не стал ничего говорить ему, мне пришлось обойти газету, чтобы не перешагивать через накрытый завтрак.

— А спишь где?

Абдул указал мне на спальню, вернее туда, где в скором времени должна быть комната отдыха. На бетонном полу лежало тонкое одеяло и все. Больше ничего. Я вышел из дома, сел в машину и позвонил посреднику Славке, который привел ко мне этого паренька.

— Слава, это я, Иван. Слушай, что это за спартанец у меня в квартире? Ты бы хоть матрац дал ему, почки отвалятся у твоего работяги.

— Что так за него переживаешь? Он у себя на родине в огороде спит, этот урюк еще здоровее тебя будет.

— Ну, так у него на родине плюс пятьдесят по Цельсию. А здесь август месяц и бетонные полы. Заболеет, что я с ним делать буду? Мне позарез в октябре заехать надо. Алька родит, а я ей обещал из роддома в новую квартиру привезти. Она каждый день крестиком на календаре чиркает.

— Я понял, Вано. Не переживай, даже если у этого почки отвалятся, то придет другой.

— Ну, смотри.

Я изогнул шею и через лобовое стекло еще раз взглянул на свои окна. Потом вспомнил, что заканчивается время обеда и поехал на работу.

В моем бизнесе был явный спад. Монополизация перевозок в такси сильно била по карману. Появился новый наглый конкурент в городе, и как бы я ни отбрыкивался, а проблемы у нас росли. Мало того, ко мне уже не раз подъезжали с предложением свернуть бизнес. Предлагали отступные. Но я надеялся выплыть. Купил пару КАМАзов, кран и начал потихоньку покрывать долги.

В диспетчерской такси «Молния» сидел мой партнер и друг детства Денис. Он заигрывал с молоденькой девочкой, принимавшей заказы. Я шлепнул его папкой по спине.

— Хватит совращать коллектив.

— Ага! — усмехнулся Диня, — тебе можно, а мне нельзя?

Он намекал на Альку. Она пришла к нам работать три года назад. Хохотушка немыслимая. Работала ночью, а утром училась в университете на факультете адаптивной физкультуры.

Мы контролировали работу таксистов круглосуточно. Отвечали за их безопасность, разбирались с теми, кто не желал платить.

Не обижали водителей денежкой, и про нас быстро разнесся слух.

С нами хотели работать многие. Мы умирали со смеху, когда Алька выходила в смену. Ночь пролетала, словно по щелчку пальцев. Потом неожиданно она перестала выходить на работу. Я узнал, что девушка устроилась в дом военных ветеранов и восстанавливала здоровье постаревших защитников Родины. Недолго думая, сел и поехал за ней. Мы поговорили, и я пригласил ее вечером на свидание. Через три месяца мы стали жить вместе. Когда УЗИ показало, что я скоро стану отцом, сыграли свадьбу. Я не мог теперь и помыслить свою жизнь без нее. Приближался срок родов, Алька ходила, смешно выпирая живот, мне хотелось тискать ее, как пухлого медвежонка, но она раздраженно ворчала и все чаще отдельно спала на диване. Только под утро неожиданно проскальзывала под мое одеяло и упиралась животом мне в спину.

Я сел за рабочий стол разбирать счета. Напрочь забыл про квартиру и Абдула. Через неделю Алька настояла, чтобы я отвез ее посмотреть, как продвигается ремонт. День выдался пасмурный.

Я заехал за ней, забрав из магазина, и повез в другой район.

Дом построили в экологически чистом месте, но в черте города.

Он был только что сдан и всего несколько хозяев взялись за ремонт. Даже лифт еще не был подключен. На парковке стоял один автомобиль. Рядом достраивалась детская площадка, через дорогу начали возводить ясли-сад.

Всю неделю шли сентябрьские осенние дожди. Алька накинула теплую куртку и вылезла из машины, кряхтя и хмурясь. Мы поднялись по лестнице и постучали в квартиру. Абдул открыл дверь и, увидев пузатую Альку, приложил руку к сердцу, слегка нагнув голову.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. — Аля дружелюбно кивнула, стягивая куртку с плеч.

— Абдул, мы пришли посмотреть, как ремонт идет.

Паренек кивнул и пропустил нас вперед. Я был доволен. Стены были идеально отштукатурены и выровнены, полы в спальне утеплены. В ванной комнате была выложена плитка сложным узором, который так долго выбирала жена. Было видно, что Абдул работал день и ночь.

— Молодец, — похвалил я, и он зарделся, как ребенок. — Ночью тоже работаешь?

— Да. Скучно. Я сделаю и домой поеду на зиму.

— А-а, ясно, — я кивнул и пошел за Алькой. Она словно в ступоре стояла на пороге кухни, где валялось то самое одеяло, а возле него табурет. На нем лежал бережно завернутый в целлофан кусок черного хлеба. Жена поманила меня ладонью и вопросительно подняла брови. Я снова обернулся к парню.

— Абдул, тебе Слава не привозил матрац?

— Нет, я не Абдул, я — Абдурахмон.

— Хорошо, Абдурахмон, ты так и спишь здесь, на этом одеяле?

— Да.

Я понял, почему Абдул работал по ночам. Спать было невозможно, он замерзал и чтобы согреться, выполнял работу круглосуточно.

Я увидел, как Алька решительно вышла из квартиры и направилась к машине.

— Ты чего, Пусяня? — спросил я и в ответ получил затрещину по голове тяжелым кошельком.

— У тебя человек три недели живет хуже собаки на бетонном полу, а ты еще ходишь, хозяин жизни, и тычешь пальцем в кафель!

— Аль, честное слово, звонил Славке. Он обещал.

— Работорговец твой Славка! Ты видел, у этого мальчика все ноги синие от холода? На нем шорты для пляжных прогулок и, видимо, надеть больше нечего.

Я честно не заметил таких подробностей, но резко ответил на ее возмущение.

— У меня нет времени самому себе носки купить. Ты лежишь на диване, и когда я приползаю домой, то в холодильнике нахожу либо надкусанный торт, либо соленую рыбу. Я сам забыл, когда ел горячий суп.

— Ванька, я вешу, как слон! Ты думаешь, меня радует мое положение? Я сама ботинки не могу себе застегнуть.

Аля надулась, и я пожалел о том, что сказал. Чтобы как-то загладить свою вину, повез ее в кондитерскую. Там она выбрала себе черный шоколадный торт и, довольная, села обратно в машину. Мы договорились пообедать вместе. Я забежал в офис, а когда вернулся, жена заставила меня ехать за матрацем. Всего за пятнадцать минут моего отсутствия Аля позвонила подруге, та нашла объявление о продаже, и вот уже мы едем покупать Абдулу место для сна. И смех, и грех. Я остался без обеда, но матрац мы купили отличный. Жена торговалась до последнего, и я от души смеялся, поглядывая, как она, деловито выставляя живот, помогает мне запихивать его в машину. Вечером, когда я приехал уставший, как пес, меня ждал горячий ужин. Мы насытились и приготовились ко сну, как вдруг Аля вскочила и настояла на том, чтобы мы отвезли вещи, матрац и ужин Абдулу. Я категорически отказался ехать, куда бы то ни было. Аля вспыхнула как электрическая лампочка и расплакалась.

— Человек там голодный, холодный работает, делает тебе ремонт, мучается, а потом какая в нашем доме будет аура? Как в фашистском лагере?

— Отличная будет аура, ничего с ней не станется! Завтра я с утра отвезу все, что ты приготовила.

— Нет, сегодня!

— Уже восемь часов вечера, когда мы поедем обратно, будет десять. Я спать хочу! Ей богу! Ну, вы даете: Абдул на балконе спасает птенцов паршивой вороны, а Алька спасает Абдула!

— Он выкормил птенцов вороны? — Аля была готова расплакаться от умиления. — Вот видишь, какая у него душа, а ты черствый, черствый человек!

— Угомонись! — Я успокаивал себя, понимая, что это ее гормоны и всякая чушь, которую она плетет исключительно в связи с этим. Уснуть мне не удалось, потому что Аля тут же позвонила сестре Дениса и начала нарочито громко, в красках рассказывать, какое я чудовище.

Мы выехали с женой в половине девятого вечера. Она, довольная, целовала мне ухо, пока я психовал за рулем, и прижимала к груди кастрюлю с гуляшом, чтобы ужин, не дай бог, не остыл. Абдул встретил нас удивленным взглядом и впустил в квартиру. Аля вытащила из спортивной сумки теплые мужские вещи и показала их парню.

— Это вам. Возьмите, пожалуйста.

Я внес в квартиру матрац, а когда жена вытащила кастрюлю с пахучим горячим гуляшом, глаза Абдула неожиданно покраснели.

На секунду он отвернулся, потом горячо пожал мне руку, кивнул Альке. Мы поспешили уйти, словно нам стало стыдно за что-то. Всю дорогу до дома ехали молча. Когда, наконец, вышли из машины, Аля уверенно, не терпя возражений, заявила.

— С завтрашнего дня я готовлю горячее, и кто-то из твоих таксистов, кто будет ехать по вызову в ту сторону, отвезет обед этому мальчику.

Я возражать не стал. Есть ситуации, когда необходимо смириться с неудобствами и поступить по-человечески. Так продолжалось две недели. Если я не мог отправить человека, то Аля, завербовав кого-нибудь из своих подруг, везла обед сама. Патронаж из красивых молодых девчонок очень смущал Абдула, но он покорился. Вскоре, когда электрик привел в порядок розетки, Аля привезла чайник и старую микроволновую печь. Теперь Абдул мог подогреть себе пищу и вскипятить чай. Подружки стали добавлять к горячему блюду свои кулинарные эксперименты, и наш работник заметно поправился, побелел лицом.

Ремонт шел полным ходом. Аля наконец-то выбрала обои для гостиной, и я повез их Абдулу поздним вечером. Работы оставалось немного, мы торопились, Аля должна была вот-вот родить. Я позвонил Абдулу, предупредил о приезде и выехал в темень под противный осенний дождь. На парковке перед домом стояла чья-то машина. Я открыл капот, вытащил рулоны и только хотел закрыть машину, как с ног меня сбили тяжелым ударом по голове. Глаза тут же заволокло кровью. Ничего не видя, обернувшись, я попытался защититься, но меня ударили по колену с такой силой, что кость хрустнула. Град ударов посыпался на меня со всех сторон. Чувство неизбежного конца полоснуло в мозгу. Я понимал, что никто не придет ко мне на помощь, сопротивляться было поздно, слишком неожиданным оказался сильнейший удар по голове. Чувство смерти. Аля, мама, что будет с ними? Я уже ничего не понимал и терял сознание, как вдруг услышал жуткий вопль. Мутным взглядом увидел перед собой Абдула. Он разбил об стену стеклянную бутылку и быстро направился на моих обидчиков. Они загоготали, видя, с каким оружием пошел на них Абдул.

— Эй, урюк, ты не Брюс Ли! Вали, пока тебе башку не проломили!

— Кто?! Кто первый?! — бешено крикнул Абдул, напористо размахивая острыми осколками разбитой бутылки. — Двух я смогу забрать с собой к Аллаху!

От таких слов пыл нападающих заметно утих. Один из них пнул меня по ребрам и сказал: «Хватит с него»! Они тут же сели в машину и уехали. Абдул пригнулся ко мне, пытаясь поднять. Я застонал, ослепленный болью, и потерял сознание. Что было потом, помню урывками. Как гнал машину Абдул, повторяя: «Терпи, брат, терпи». И я терпел. Потом понял, что кто-то одевает мне маску на лицо, яркий свет ламп. Я хотел спросить, что со мной, но провалился в какую-то странную воронку, всю в бензиновых разводах, фиолетово-желтую, оранжево-зеленую.

Я провалялся в больнице больше трех месяцев. Хорошо, что жив остался. Так мстили мне мои конкуренты, которых потом нашли и наказали наши ребята. Но я пропустил рождение сына.

Из родильного дома Альку забирал Денис, который потом стал крестным отцом моему Сашке. В квартиру так и не заехали, пропал и Абдул. Как очнулся, я все рассказал жене и попросил связаться со Славкой. Передал через него деньги моему спасителю и был уверен, что Абдул давно уехал на родину.

В феврале, опираясь на трость, я вышел из офиса. В машине меня ждал Денис, мы выехали за город. Квартиру я продал и решил приобрести просторный коттедж. Сделка была удачной, моим соседом был Денис, а он давно расхваливал местность и природу этого района. Мы захватили с собой риэлтора и помчались по заснеженной дороге. Я еле выбрался из машины, нога еще плохо поддавалась. Денис помог мне встать, и мы направились к кованым воротам кирпичного коттеджа. Девушка-риэлтор нажала на кнопку звонка и улыбнулась.

— Сейчас нам откроет сторож. Хозяева на отдыхе в Испании.

Дверь отворилась, я зашел последним. Но не просторный двор удивил меня и не пара безвкусных бронзовых львов у лестницы. Меня удивил молодой человек в черной надвинутой на глаза шапке. На нем была моя старая куртка из замши, отданная ему Алькой на той злополучной квартире.

— Абдул?! — не выдержав, воскликнул я. Трость дернулась на льду. Я едва не упал на дорожке.

— Абдурахмон, — с добродушной улыбкой поправил меня мой спаситель, и я обнял его, как брата.

Мы с ним нетерпеливо ходили по этажам и осматривали комнаты. Один Денис внимательно разглядывал отопительную систему, спустился в подвал, мне уже было все равно. Как только риэлтор закончила экскурс, я схватил Абдурахмона за плечи.

— Я думал, ты уехал к себе на родину. У меня и мысли не было, что ты здесь.

— Я не смог уехать.

— Почему? — настороженно спросил я, видя, как парень нахмурил брови от смущения.

— Ну, так мне же не отдали деньги за ремонт. Я не обижаюсь, ты же болел.

У меня скулы свело от злости. Я приказал себе успокоиться и набрал Славкин номер. Его тягучий наглый голос окончательно выбил меня из колеи.

— Ты зачем парня без денег оставил? — без обиняков начал я разговор с этим вором. — Ты понимаешь, нелюдь, я жизнью ему обязан, а ты тащишь то, что не тебе положено!

— Вано, успокойся! Я не понял, о чем ты говоришь? Ты из-за того урюка, что на твоей квартире жил?

— Какой я тебе, Вано, крыса? Я для тебя Иван Евгеньевич! Сейчас брат скинет тебе номер счета. Если в течение часа на него не упадет все, что ты сожрал, то через два часа начнешь отрабатывать.

Я выключил телефон и кивнул Денису. Тот отошел в сторонку, а напуганная девушка поспешила выйти из коттеджа.

— Сожалею, — виновато ответил я на ее взгляд, — хорошего человека обидели.

Я похлопал Абдурахмона по плечу и вышел за ворота.

— Вы купите дом? — спросил он, выходя за нами.

— Не знаю. Подумаю. Я приеду завтра, деньги привезу. Домой поедешь, брат.

Абдурахмон широко улыбнулся, обнажив белые зубы. Денис усадил девушку в машину, и мы поехали обратно в город. По дороге пришло оповещение о поступлении денег на счет. Денис показал мне сумму и усмехнулся. Она была больше, чем мы отдавали.

На следующий день я купил Абдурахмону билет на самолет. Отдал деньги, и теперь оставалось дождаться хозяев, которые должны вернуться с отдыха. Во дворе у своего друга Абдурахмон освежевал барана и по мусульманской традиции раздал треть нуждающимся, часть отнес в мечеть, а из оставшегося мяса готовил на костре плов. Я курил и смотрел поверх сигареты, как Денис с интересом наблюдает за ловкой работой Абдурахмона.

— Ты и корову можешь вот так вот, на раз-два и готово?

— Да, — кивнул парень и продолжал топором рубить ребра барана.

— Обалдеть, — Денис обернулся и посмотрел на меня. Я утвердительно кивнул. — Откуда научился?

— Дома стадо. Отец научил.

— А-а-а. Ну, отцу деньги отдашь, мать увидишь, и что будешь делать, останешься там?

— Жениться надо.

— Ну, это нужное дело. — Денис улыбнулся и хлопнул Абдурахмона по плечу. — Есть девушка?

— Нет. Но я приеду, мама и родственники найдут.

— Повезло, мне бы кто нашел…

— Не проблема. — Абдурахмон выпрямился и вытер кровь на руках. — Найду, если надо. Скромную найду.

Денис весело расхохотался.

— Я как-нибудь сам.

В этот момент за воротами просигналила машина. Я поднялся, опершись на трость, встретил друзей. Мы сидели всю ночь. Алька, негодуя, звонила раз сто. Чтобы по возвращению меня не ждал дома скандал, тихо включил телефон и дал ей понять, что за столом одни мужчины. Потом вовсе вышел из сети и до рассвета вырубил связь.

Озябнув под утро, я накинул на плечи куртку и вышел во двор. Закурил, медленно вдыхая свежий морозный воздух. Неожиданно услышав за спиной шорох, я резко развернулся. Абдурахмон, широко зевнув, вышел вслед за мной.

— Чего не спится?

— Думал… домой хочу, соскучился по маме.

— Я звонил хозяину коттеджа, через два дня приедут. Немного осталось. Ты мне вот что скажи, вернуться хочешь сюда?

— Нет. Здесь тяжело, люди разные. Есть очень нехорошие люди.

— Да, люди здесь всякие, но жизнь такая. Если хочешь вернуться, я смогу тебе помочь. Мне нужны преданные люди, те, которые не обманут, понимаешь?

— Понимаю.

— Вот и хорошо. Я слово даю, не обижу. Решим вопрос с документами. Золотых гор не обещаю, но будешь здесь жить достойно. Подумай.

— Подумаю.

Я затушил сигарету. Мы вернулись в дом, пропитанный запахом еды, спирта и табачного дыма. Накрывшись овечьей дубленкой и закрыв глаза, я быстро уснул. Через три дня Денис отвез Абдурахмона в аэропорт и подождал, убедившись, что тот беспрепятственно сядет на борт. Я позвонил ему перед отлетом пожелать удачи. На этом наша с ним связь оборвалась. Номер его телефона больше не отвечал. Неожиданно в декабре мне пришло сообщение. Я открыл его и улыбнулся. На фото стоял Абдурахмон, держа под руку невесту. С секунду подумав, я уже звонил ему и услышал голос, едва помнивший русские слова.

— Я вижу, тебя можно поздравить с женитьбой?

Абдурахмон рассмеялся и протяжно заговорил.

— Да. Как вы сами? Как ваша семья, сын?

— Спасибо, все хорошо. А ты намерен вернуться? Мое предложение в силе.

Абдурахмон замялся, но потом выпалил, — нет. Я хочу жить здесь. Здесь моя Родина, мой дом, жена.

— Ясно. — В душе я сожалел о его решении, но виду не подал. Мы распрощались, договорившись, что снова созвонимся. Но, как часто бывает, жизнь каждого из нас закрутила в своей воронке, и многое забылось.

Сегодня, через три года, я вдруг снова вспомнил про этого смешного простодушного паренька, который спас мне жизнь, держа в руках кусок бутылки. На столе передо мной стояла чашка с урюком. Я бросил в пиалу с чаем несколько штук и, выйдя из летней беседки, прошел по дорожке мимо бронзовых львов.

— Аля! Ну, черт возьми! Я же сказал, нужно убрать это готическое убожество со двора! Где телефон рабочих, которых я нанял?

— Вань, мне не до львов, я варенье закрываю!

Я прошел на жаркую кухню, где раскрасневшаяся Алька трудилась, закручивая клубничное варенье. Моя мама хлопотала у раковины, вытирая руки о передник. Меня выгнали из святая святых, и я с бульдогом Шкипером пошел искать сына по дому. Мой Сашка сидел на ковре в гостиной и строил из конструктора военную базу. Я лег рядом, слушая его игровые реплики, и задремал. Мне снились сады цветущих персиковых деревьев неописуемой красоты. Я спускался вниз по этой райской долине, вдыхая умопомрачительный аромат. Но мой здравый ум, прорываясь через дрему, удивленно осознавал, что в реальной жизни я никогда не видел цветение персиковых деревьев. И тем волшебнее было для меня это путешествие в теплую страну, где на дне моей пиалы с чаем, лежал душистый урюк.

День выдался жарким. Полуденный зной проедал кожу и клонил ко сну. За воротами дома с громким лаем пробежала стая собак, поднимая за собой столб коричневой пыли. Макар сидел во дворе своего покосившегося дома. Он строил высотную башню и тихо, едва дыша, ставил деревянные кубики друг на друга. Дело было сложным. Старые кубики, которые нашел в сарае отец, разбухли от долгих лет пребывания в сырости, но Макар старательно выполнял свое трудное дело. Башня не выдержала увесистой крыши и с грохотом рухнула на землю. Курица, бегавшая по двору, от неожиданности подпрыгнула, захлопала белыми крыльями и нервно закудахтала. Макар с досады махнул рукой на свою упавшую башню и вошел в дом. Через пару часов он снова сядет во дворе и так же старательно начнет все сначала. Дело было бы проще, если бы ему купили новый конструктор, но денег не хватало. И как только Макар заикался о новой игрушке, мама задавала ему встречный вопрос: «А как же тогда твои кроссовки? Или, может, пойдешь в школу в старом костюме, который ты изодрал на свадьбе тети Ляли?» Что тут ответишь?

Макар вздыхал и снова плелся по пыльной дороге в сельский магазин, куда местная чета Волковых привозила продукты, игрушки, вещи и продавала втридорога. До города было очень далеко, поэтому старые бабушки и немногочисленная молодежь отоваривалась в разорительном магазине, проклиная в душе жадных хозяев. Макар забежал в прохладный павильон, пропахший мукой, и встал как вкопанный перед прилавком. Там, на третьей полке с левой стороны, стояла огромная коробка с конструктором. Деталей в нем было бессчетное количество: он смог бы построить целый город, имея такое сокровище в руках. Постояв минут пятнадцать, потужив о несбыточной мечте, снова возвращался по пыльной дороге обратно домой.

Шел двадцать первый день летних каникул, а Макар был чернее тучи. Родители с утра до ночи работали. Отец водил грузовик, мать помогала на местной свиноферме заезжему вьетнамцу. На довольствии Макара был корм для десяти кур-несушек, цепного пса Альфы, кота Кузьмы и полив огорода за домом. Вот так день за днем и проходили длинные летние каникулы. Детворы в деревне было мало. Школьный друг Савка Шмаков уехал в столицу, где работал его отец. Сосед-ровесник Ленька перебрался в город к старшей сестре и возвращаться не спешил. Было жутко обидно и скучно. Макар сел в тенек под деревом и снова начал воздвигать башню из неровных рыхлых деревянных кубиков.

Лариса Волкова, владелица магазина, уже полгода недоумевала, почему злополучный детский конструктор никак не продается. Она снизила цену, насколько это было возможным, а воз и ныне там. Другие игрушки, даже будучи дороже стоимостью, рано или поздно покупались местными жителями, но этот конструктор лежал как проклятый. Лариса Волкова недоумевала, а Макар знал, в чем причина такого невезения местной предпринимательницы. Еще два года назад он ощутил в себе непонятную для него самого возможность влиять на происходящее. В конце ноября, во втором классе у Макара должна была состояться первая контрольная работа по русскому языку. Предмет давался ему тяжело, и он не спал всю ночь, боясь идти в школу. Макар лежал в своей постели и представлял, как ученики заходят в класс, а Зинаиды Павловны в нем нет. И все счастливые и радостные идут по домам. Каково же было его удивление, когда, зайдя в свой класс, он услышал веселый смех друга Савки.

— Макар! Пляши! Контрольной не будет сегодня! Наша учительница заболела!

Не веря такому везенью, он дождался окончания первого урока и пошел обратно домой. Проходя мимо вахтерши тети Любы, робко спросил ее, что же случилось с Зинаидой Павловной. Оказывается, она уже подходила к школьному двору и, неожиданно поскользнувшись, вывихнула ногу. Так и прошел бы без внимания этот инцидент, но через пару дней, когда отец, заламывая матери руки, все равно вытащил из ее кошелька деньги на выпивку, Макар разозлился. Он спрыгнул с теплой кровати на студеный пол и обнял рыдавшую мать. В тот момент Макар горячо пожелал, чтобы отец нигде не нашел себе самогона и вернулся в дом. Пожелал и представил себе это так живо, словно произошло на самом деле. Через час в сенях заскрипели половицы, и злобный, уставший, но трезвый отец вернулся домой. В тот день никто не дал ему выпить, даже в доме Клавки, которая всегда была готова выручить бутылочкой. Он стучался к ней, едва не выбив окна. Никого не было. Дом был пуст, а Клавка веселилась с приезжим фермером в его просторном доме. Вот тогда Макар понял наверняка, что его желания могут исполняться, стоит только очень захотеть.

Через месяц после случая с отцом произошло вот что: Савку не отпустили поиграть к Макару, заставляя учить уроки. Мальчишки расстроились, потому что еще с пятницы решили вместе провести эксперимент с содой и уксусом. Тогда Макар спрятался в своей комнате и, закрыв глаза, представил, как Савка играет с ним рядышком. Через несколько минут его товарищ прибежал к нему, радостно сбрасывая калоши: «Представляешь, трубу прорвало! Вода хлещет! Мать меня отослала, чтобы под ногами не крутился». Макар деловито кивал головой, уж он-то знал, кто помог другу вырваться из дома. Его так и подмывало похвастаться перед Савкой.

— Знаешь, если я захочу, то могу заставить любого делать то, что мне нужно.

— Это как так? — удивился Савка, открыв рот.

Макар рассказал ему случай с учительницей, и глаза друга загорелись подозрением.

— Ты что, колдун? Как Глебовна-чертиха?

Макар опешил. Дом бабки Глебовны обходили стороной все жители деревни. Было время, она гадала и привораживала, потом вдруг стала злобной, ругалась, выходя на дорогу, плевала прохожим в след. Люди жаловались на нее. Говорили, что она наводит порчу. Коровы дохнут, если чертиха посмотрит на них. А когда кто-то из ребятни видел ее мрачный силуэт в сумерках, то, что есть духу, бежал в дом и запирал двери. У Глебовны не было ни детей, ни друзей. Макар не хотел такой участи для себя и нарочито громко рассмеялся над Савкой.

— А вот и попался! Поверил! Ты мне поверил! Вот простофиля!

Друг обиделся, поджав губы. Больше Макар никогда и никому не открывал своей тайны.

Вечерние деревенские сумерки пахнут свежей травой, ветром, гонимым с речки. Слух ласкает пение сверчка. Усталость словно рукой снимает, когда поужинав, мама заваривала чай на веранде с ягодами из свежей земляники. Макар полулежал на старом диванчике и грыз карамельки, запивая душистым чаем. Он долго думал, как ему выгоднее использовать свой дар. И вот, наконец, план действий был готов.

Неожиданно всю деревню, которая жила столетиями без потрясений, словно сонная муха, всколыхнула новость: Филипп затеял строить новый дом! Тот Филипп — пропойца, лентяй, отец Макара, сломал старый негодный сарай в своем дворе и расчистил место для фундамента нового дома. Деревня раскололась надвое. Кто-то был уверен, что Филипп забросит дело, едва начав, кто-то вставал на его защиту. Но факт оставался фактом. Больше никто не видел его пьяным, волочащимся по пыльной деревенской дороге. Все чаще он спешил домой, чтобы продолжить воздвигать кирпичные стены своего нового жилища. Его жена, Антонина, неожиданно переступив через свою неуверенность и страх, начала обучение в районном центре парикмахерскому делу. И односельчане только диву давались, как вдруг изменилась и похорошела мать Макара. Сначала на ее голове то и дело менялись прически, затем и наряды стали соответствовать новому образу. Антонина расцвела. После окончания курсов устроилась на работу и была счастлива, что, наконец, исполнила свою мечту.

Третьего сентября, после школьных уроков, торжественно и со слезами на глазах, мать с отцом подарили Макару коробку с конструктором. Да, да, тот самый вожделенный подарок, о котором мальчишка так мечтал. Макар был на седьмом небе от счастья. Друзья и школьные товарищи сидели на веранде, уплетая за обе щеки торт именинника. Во дворе трудился отец, наняв пару рабочих, чтобы до заморозков успеть покрыть дом крышей. Вечно торчавшие в разные стороны вихры Макара теперь были аккуратно подстрижены. На левом виске красивой стрелой был выбрит машинкой модный рисунок. Мальчишки охали, разглядывая его, и желали себе такой же. К вечеру, навеселившись вдоволь, детвора разбежалась по своим домам, с жаром рассказывая родителям, как хорошо зажила семья Петуховых.

Четвертого сентября, выйдя во двор ранним утром и широко зевнув, Филипп Петухов так и остался стоять с открытым ртом. Его давний сосед Колька по кличке «Корыто» с лопатой в руках окапывал свои яблони и груши. Все было бы ничего, да вот только двор и яблони уже три года были завалены кусками железа, ржавыми деталями автомобилей и другим помойным мусором. Жена Кольки — Люська, взвалила рухлядь на тележку и покатила в сторону свалки. Калитка за ней затворилась, заскрипели ржавые колеса по дороге. Колька будто не замечал Филиппа, продолжая работу во дворе, лишь почесывал иногда заросший щетиной подбородок.

— Доброго утречка, сосед! — крикнул Филипп «Корыту», и тот деловито опершись на лопату, ответил кивком. Совершив небольшой перекур, снова принялся за работу с еще большим рвением. Филипп вернулся в дом и с удивлением рассказал жене о переменах во дворе у соседей. Антонина слушала, подняв брови, торопясь на работу. Сегодня половина деревенской детворы была записана к ней на стрижку «как у Макара».

Бабье лето радовало теплыми деньками и золотыми кронами деревьев. Лучи солнца пронизывали яркую пеструю листву из красно-зеленых, оранжево-пепельных листьев. Отчего на душе Макара был восторг? Оттого ли, что так покойна и величественна природа, уходящая в глубокий зимний сон, словно напоследок ярким салютом извещая землю о предстоящем отдыхе. Во всем была красота: в божьей коровке на жухлом листе, в пятнистых лапах золотого клена, в луже, где отражалось бирюзовое осеннее небо. Вот отчего было так хорошо! Вот оно счастье!

Макар забежал домой сбросить портфель и снять школьный костюм. Во дворе его уже ждали. Подходил к концу велосипедный сезон, и мальчишки спешили накататься вдоволь до самой весны. Макар выкатил своего старого железного коня и, нажимая на тяжелые педали, выехал со двора. За ним следом помчались его друзья, и стая дворовых собак с лаем бросилась нагонять нарушителей спокойствия главной улицы.

— Кто первый до магазина?! — выпалил Макар и поднажал что было сил. За ним зажужжали железные цепи на велосипедах товарищей. Всем хотелось победы. Тяжело было подниматься в гору до магазина Волковой. Он стоял на самой горке и словно смотрел свысока на всю деревню, которая была зажата в прочной клешне долговой тетради. В нее жадная Лариса записывала все до копейки, и как только приходил почтальон и сообщал, что начислена пенсия, то Волкова выводила расчет на каждого жителя и ждала оплаты.

Каково же было удивление Макара, когда он, запыхавшись, подъехал к магазину и увидел, как Лариса трет тряпкой окна до блеска. Никогда прежде она не наводила порядок с таким усердием. Конкурентов у Волковой не было, и стараться ей было незачем. Запах пыльных полов магазина, пропахших крупой и подвальной сыростью, прочно пропитал стены старого «Сельпо». Макар поднял брови и с гоготом стал спускаться с горы на велосипеде. Сердце часто билось, руль дергался в руках. За ним неслась ватага отчаянных друзей. Счастье! Вот оно!

Едва затащив велосипед во двор, Макар догадался, что в доме гости. Баба Надя, соседка с противоположной стороны улицы, разговаривала с его матерью.

— Тоня, ну все, значит, могу рассчитывать на вас? Тогда Любашка с дочкой у вас остановятся. Хоть за это голова болеть не будет моя.

— Не переживайте, баб Надь, как только приедут — сразу к нам. Места много. Все будет хорошо.

— Ну, спасибо, уважила Антонина.

Макар поздоровался и прошел на кухню. Помыв руки, залез в кастрюлю за горячей картошкой и, подкидывая ее в воздухе, положил на тарелку. Круто посыпав солью и сдобрив сливками, Макар сел за стол ужинать. Мать проводила соседку до ворот и вернулась с упреками.

— Ну, где же твоя совесть, Макар! Я ведь просила тебя убрать в доме. Кузьма голодный ходит. Ты собаке воду давал?

— Давал.

— А почему Кузьме не оставил еды?

— Пусть в подполе мышей ловит, — ответил Макар словами отца.

— Загубишь кота, я с тебя шкуру спущу, — мать качнула головой и вышла во двор. Погода была хорошей, и многие соседи вышли в огороды, чтобы убрать и приготовить землю к зимнему отдыху. Запах жженой сухой травы приятно щекотал ноздри. Макар собрал недоеденную картошку в сливках, долил немного кипяченой воды в тарелку, накрошил туда хлеба и получившуюся тюрю отдал коту. Кузьма кинулся к миске и жадно начал лакать. Макар помыл за собой тарелку и вышел во двор. Солнце садилось красным заревом, окрашивая все вокруг.

— Завтра будет теплый день, — тихо сказал отец, присевший рядом с сыном на лавочку. Он вытащил сигарету и закурил.

— Я сегодня пятерку получил по рисованию. Наш дом рисовал. Рядом ты, мама, я, Альфа…

— Дом поставили, и то правда. Внутри осталось доделать, чтобы красиво и тепло было. А с математикой у тебя как? Мужчина, знаешь, должен математику как орехи щелкать.

— Хорошо. У меня «твердая четверка».

— Этого мало. «Пятерка» — вот так должон учиться.

— Пятерка? — не знаю…

— Пятерка и баста! Я когда дом начал ставить, так толкового человека найти не мог, чтобы расчеты сделать. Все, видите ли, в культуру ушли: поэты, баянисты – артисты. А кто этой новой интеллигенции сортиры строить будет? Или творческая элита в дерьме решила утонуть? Ведь ни одна же собака не смогла голову включить, пришлось в район ехать.

— Пап, а где надо учиться, чтобы дома придумывать?

— Придумывать? Этому здесь не научишься, в город надо ездить.

Филипп зацепился взглядом за сооружения из конструктора, которые сын старательно возводил на веранде и тихо добавил: «Будет пятерка по математике, в город отправлю учиться тебя на архитектора. Все жилы из себя вытащу, но тебя выучу. Вот тебе мое слово». Отец затушил сигарету о толстую подошву своего сапога и не спеша прошел в дом за матерью.

Макар еще долго сидел во дворе и рисовал в своем воображении радужные мечты. Вот он, важный, идет по улице с портфелем и пожимает руку самому-самому важному архитектору города. Потом Макар разворачивает большой лист ватмана и показывает свою новую идею большого дома, где поместилась бы вся его бесчисленная родня. Архитектор одобрительно кивает, жмет ему руку, мол, идея просто волшебство, нам такое и нужно. Макар улыбнулся и счастливо выдохнул. Альфа подошла, виляя хвостом, уткнувшись ему в ладони влажным большим носом. Макар потрепал ее за ухом и, поднявшись с лавки, прошел в дом.

Октябрь выдался на удивление теплым и мягким. Бывает, что природа сразу обрушивает на людей тысячи холодных кинжалов неумолимого дождя и повелением нескольких резких ветров сбивает кроны деревьев до лыса. Но не в этот год. Тихо и покойно было. Макар проснулся воскресным утром от непонятной возни и шума. Он скинул с себя одеяло и с любопытством бросился к двери. Мама стояла у порога, накрывшись теплым платком, и за ее спиной Макар увидел смущенную молодую женщину, высокого худощавого мужчину и маленькую белокурую девчонку. Баба Надя благодарно кивала моей матери, а та спешно устраивала гостей в отдельной комнате.

Через час, когда все сели завтракать на веранде, Антонина познакомила сына с гостями. Они скромно пили душистый чай, нахваливали мамино земляничное варенье. Молодая женщина была правнучкой бабы Нади, со своей семьей она приехала из столицы на восьмидесятилетие своей прабабушки, привезя с собой дочь и мужа. Арина, так звали семилетнюю девочку, была необычайно интересна во всем. Она вплела в волосы огромный алый бант в виде яркого мака с черной сердцевиной и чинно уселась на отдельный стул. Ее озорные голубые глаза с интересом наблюдали за всем, что происходило вокруг. Макар смущался и отводил взгляд, когда Арина пристально рассматривала деревенского мальчишку. Сидеть на одном месте для обоих было просто мукой. И вскоре они уже бродили по двору, а девчонка визжала от восторга, наблюдая за курами.

— Вот, вот сейчас, слышишь, та курица раскудахталась?

— Да, — послушно кивнула Арина.

— Сейчас она снесет яйцо!

— Прямо сейчас? — удивленные голубые глаза раскрылись в изумлении.

— Ну да.

В это время курица кудахтала, и ей в ответ хрипло кричал петух. Словно в диалоге они перекидывались фразами. Арина услышала это и удивленно поманила Макара пальцем.

— Ты слышишь?

— Что?

— Ну, вот она говорит ему, что скоро снесет яйцо, а петух отвечает: — «Хорошо! Как ты? Нормально себя чувствуешь?» А она: — «Да!»

Макар усмехнулся и прислушался. Действительно, крики птиц напоминали диалог людей. Ему и в голову не приходило раньше поразмыслить над этим. Надо же! Действительно, петух словно переживал и переспрашивал курицу, поддерживал ее. Ведь сейчас должен был появиться на свет его будущий птенец. Макар был поражен.

Пока оба бегали по заднему двору, не замечая ничего вокруг, Арина вдруг остановилась и с досадой оглядела свои туфельки. Розовые, из тонкой кожи, с яркими пчелками из двух больших кристалликов, они теперь смотрелись жалко. Куски черноземной плодородной земли облепили туфли. Покосилась одна пчелка, потеряв брюшко, видимо зацепившись за прочный стебель травы. Слезы закапали с ясных глаз девочки, падая прямо на изуродованные туфельки. Она растерянно стояла посреди двора, словно боялась двинуться, чтобы еще больше не усугубить свое положение. Макар, расстроившись, позвал маму и родителей девочки. Все прибежали и, поняв причину слез дочери, весело расхохотались. Ее отец легко подхватил Арину на руки, и понес к веранде. Мать Макара вытащила из сеней маленькие прорезиненные тапочки, который сын носил пару лет назад, и отдала девочке. На том расстройство Арины и закончилось.

Филипп Петухов, узнав, что гость из столицы инженер-строитель, попросил его осмотреть новый дом. Мужчины вышли во двор и долго о чем-то говорили. Вернувшись, Филипп сиял от счастья. Михаил оказался на редкость простым и увлеченным своим делом мужчиной. Он без всякого налета цинизма и столичного лоска осмотрел скромный дом, дал множество полезных советов, оценил материал, трудолюбие хозяина, его смекалку. В благодарность Филипп затеял угостить гостей мясом, прожаренным на углях. Столичные гости смущенно уговаривали не утруждать себя. Отец был неумолим. Он отослал мать на деревенский базар за свежим мясом, а сам принялся устанавливать мангал. Женщины накрыли на стол, приготовили салаты из свежих овощей, намыли всякой зелени, которой росло во дворе разных сортов и немыслимых вкусов. Ароматное мясо оказалось приготовленным на славу. Все ели и хвалили, качая головами. Аринка, перемазанная в соусе и саже, улыбалась, показывая Макару, как на розетку с вареньем уселась наглая оса. Он согнал ее прутиком и, сделав из пера зеленого лука трубочку, стал пить из нее компот. Девочка сделала себе такую же. Она весело расхохоталась и положила зеленое перо к себе в стакан. Оба одновременно затянули в себя вишневый вкусный напиток, поглаживая сытые животы.

Этот день был одним из самых счастливых в семье Петуховых. Такие моменты бережно хранит память, и когда что-то неожиданно напоминает о них: запах ли, внезапный разговор, атмосфера, ты вдруг снова переносишься в тот самый День. И вот светлеют твои глаза, улыбка ложится на губы как лекарство от огромного количества предыдущих дней, где тебе было плохо или одиноко, и ты залечиваешь свои раны светлыми воспоминаниями.

Вечером, когда уже смеркалось, Филипп и Михаил вышли за дворы к речке и побрели по пахучим травам маленькой тропинки. Воздух был напоен свежестью. Михаил остановился, широко раскинув руки, и закрыл глаза.

— Боже, какая красотища! Какая же благодать! Ведь вот Он, главный Творец красоты! Вот у кого учиться и учиться. Филипп, я хочу здесь дом поставить.

— Отчего же не поставить? Хорошие здесь места.

— Поможете?

— Да я пуще хозяина буду трудиться!

— А я ведь, откровенно говоря, не хотел ехать сюда. Нервничал, что от работы время отнял. А сейчас думаю, как бы я пожалел! Какая удача, что супруга моя вдруг испугалась ехать одна. Иначе я никогда бы не встретил таких замечательных людей! Не увидел бы, как с горы спускается пурпурное солнце, и лес становится темным и таинственным, как в сказках Пушкина. Я бы все пропустил в пыльном кабинете и, скорее всего, никогда бы не наверстал упущенное.

Филипп улыбался над эмоциональным речитативом столичного гостя. Похлопав его по плечу, развернул Михаила, словно малое дитя от витрины с игрушками, и повел обратно в дом. Арина и Макар смотрели мультфильмы. Антонина с гостьей весело разговаривали на кухне. Кузьма еле передвигался по комнате с набитым животом, потом вдруг неожиданно рухнул посередине и подставил брюхо для ласк. Сегодня коту несказанно повезло. Его кормили все кому не лень. Шерсть Кузьмы залоснилась. Арина тихонько взяла его на руки и поглаживала мягкое брюшко. В благодарность кот заурчал так, что казалось, слышно было в соседней деревне. Дети рассмеялись в голос. Макар подошел к матери и нежно склонил голову на ее колени.

— Мам, а что значит «как вы яхту назовете, так она и поплывет»?

Антонина растерялась, а мать Арины заинтересованно подняла тонкие брови.

— Это из мультфильма, Макар?

— Да…капитан Врунгель.

— Ну, вот подумай сам. Если ты назвал свою яхту — «Победа», будет ли она быстрее и сильнее чем, например, яхта — «Черепаха»?

— Конечно! — мальчишка рассмеялся.

— В этом и суть.

Женщины уже отвернулись от Макара, как тот неожиданно задал следующий вопрос:

— А если наша деревня называется «Безлюдово», то скоро здесь совсем не останется людей?

Это было произнесено с такой тоской, что все развернулись и замолкли. Слышно было, как в сенях шуршал вечерний ветер, шевеля листья березового веника.

Червь сомнения закрался в душу мальчишки. Он лег спать, а сон все не шел. Все мысли он направил на то, чтобы представить, как по главным улицам его деревушки толпами идут люди. Нарядные, молодые, с гармошками и воздушными шарами. Пели песни о дне победы, смеялись и танцевали. Про те давние времена ему рассказывал дедушка — отец Филиппа, сидя на лавочке в старом выцветшем пиджаке. Так гуляла молодежь после трудовых будней или в праздники. Весело и шумно было в деревне, пока постепенно не стала она истощаться. Многие уехали в город, ища лучшей доли, распались совхозы, разбежались специалисты, и теперь деревня, как немощный от хвори старец, доживала последние свои годы. «Не будет этого! Не будет!» — горячо шептал Макар, накрывшись одеялом с головой. Горячие слезы текли по его щекам. Все было мило ему в своей деревне: и караси в озере, которых приноровились ловить даже руками, и еж под кустом, и косуля, испуганная лаем собак.

Кузьма, почуяв переживания хозяина, запрыгнул на постель и мягкой поступью медленно пошел к мальчику. Он лег у самого сердца Макара. Нашел местечко и свернулся клубком. Маленький хозяин благодарно гладил его шерстку и постепенно заснул под колыбельное урчание мудрого кота.

Юбилей бабы Нади прошел на славу. Гости долго, весело пели и плясали, потом вдруг кто-то смахнул слезу и печально, тягуче затянул грустную песню. Многие подхватили, и гул деревенских голосов медленно поднимался к самому потолку дома, собирался в кольцо и образовывал петлю времен. Она крутилась волчком, и все было подвластно лишь ей. Воздух словно пропитался духом разных времен: сегодняшним суетливым днем и прошлыми седовласыми веками. Многие плакали, оттого что жизнь прошла мимо, словно и не оглянулась напоследок. Что в заботах и рутине некогда было познать самого себя, посмотреть на свои ладони, подумать, кто ты есть на самом деле. Оттого и было так горько, что упущено так много и безвозвратно. Неожиданно кто-то ударил кулаком по столу и с криком: «Э-эх!» захрипел веселую деревенскую песню. И снова ее подхватили, устав горевать, стараясь забыть о том, о чем думалось минуту назад. Вот уже застучали каблучками по деревянному крашеному полу молодые женщины, слился с песней баян и захохотали дети. Жизнь пошла своим чередом, сбившись на секунду дыханием неизбежного конца, но, глотнув воздуха, снова закрутила свое колесо.

Всей деревней провожали правнуков бабы Нади в обратную дорогу. Михаил клятвенно пообещал приехать по весне и начать строительство нового экономного дома с солнечными батареями. Все ждали этого с нетерпением, ловя каждое его слово, как ученики, изголодавшиеся по советам мудрого наставника. Участок уже присмотрели, и теперь осталось переждать зиму. Весной начнется великая стройка, ведь по примеру инженера многие деревенские отцы семейства решили менять жизнь своих домочадцев к лучшему.

Нагрузив машину вареньем, соленьем и копченьем местных природных промыслов, столичные гости выехали на проселочную дорогу, ведущую в город. Арина плакала, покидая радушную деревню, и смотрела, как Макар мчался за ними на велосипеде. Он что было сил нажимал на педали, но машина все быстрее и быстрее убегала вдаль, скрываясь из виду. Макар остановился только у распознавательного знака, где ядовитыми черными буквами, словно выжженное на руке клеймо, висела надпись «Безлюдово». Мальчишка подтянул к столбу велосипед, встал ногами на сиденье и белой краской густо замазал первые три буквы. Макар спрыгнул на землю, удовлетворенно окинул взглядом свою работу и, сев на велосипед, отправился домой в свою деревню «Людово», где теперь с этого самого дня, с этих самых времен всегда будут люди, много людей, много жизней.

В тихую майскую ночь, неожиданно для всех, в старом пятиэтажном доме на краю поселка раздался душераздирающий крик.

— Царь родился! Царь родился!

Соседи устало закрывали уши подушками, кто-то стучал по батареям, а виновник суматохи не собирался сдаваться и бил ложкой по алюминиевой кастрюле, имитируя барабанную дробь.

— Заткнись, Идиотов!

— Боже, я сейчас прибью это нечеловеческое отродье!

— Завтра на работу, ну что за свинство!

Все эти крики и шум жестяных кастрюль оповестили жителей улицы Мутиловка, что на свет появился Царь. Именно так отец семейства нарек своего пятого по счету ребенка, рожденного от его супруги Елизаветы в законном браке перед Богом и людьми. Первенца он назвал Графом, дочь — Герцогиней, средний сын получил имя Маркиз, четвертый — Султан и, наконец, пятый — венец всех трудов — Царь. Гордый отец разбудил своих спящих детей и заставил всех встать на колени и молиться за здоровье их новорожденного брата. Тяжелее всего это давалось трехлетнему Султану: его глазки непроизвольно закрывались, головка падала на грудь, и он засыпал, сидя на коврике. Негодование отца было суровым.

— А ну вставай, лентяй, и прославляй Бога! Ты рожден в великой семье! Зачат великими людьми!

«Семейные трусы» Аболтуза были дырявыми, пузо выпячивалось, словно зад тощей лошади. Он поскреб свои ребра и разрешил, наконец, детям вернуться в постель. Герцогиня встала с колен первой и, дав пинка Маркизу, прыгнула в кровать. Все улеглись спать, оставив Султана на коврике. Он уснул, привычно подложив под щечку ладошки. Дворняжка Беляш подползла к своему любимцу, лизнула ему ушко и своим теплым животом всю ночь согревала тело маленького хозяина. Перед рассветом Беляш замерз сам. Неслышно подкравшись к Идиотову, пес стянул с постели покрывало и притащил к Султану. Укрывшись, оба уснули, блаженно улыбаясь. Беляшу снилось, что он мясник и работает на рынке. Куски свежатины висели на крюках тут и там, сахарные кости грудами возвышались на прилавке. Беляш ел сам и угощал Султана. Вскоре без покрывала стал замерзать Идиотов. Спать хотелось страшно, он убрал с изголовья подушку и кинул себе в ноги. Пригревшись, снова задремал и увидел, как он в одних сапогах и со шпагой наперевес пробирается через снежную бурю. Подмышкой у него заледенел сверток с гербовой печатью Императрицы Великой. Он должен был доставить секретные документы и спасти государство от изменников родины. Радужный сон, в котором он, фаворит царицы, растянул губы Идиотова в счастливой улыбке. Он шел по дворцу, чеканя шаг в блестящих ботфортах. Шпага болталась туда-сюда, туда-сюда. Вот, наконец, его пропустили в покои Императрицы, он гордо проходит мимо восхищенных фрейлин и расплывается в поклоне. Придворные расступаются, и Идиотов с удивлением видит, как величавая царица уплетает за обе щеки яичницу с салом. Запах поджаренных шкварок сводил с ума. Он хотел собраться с мыслями, но ничего не приходило на ум. Слюна переполнила рот и закапала на царский ковер. Пристыженный насмешками придворных, Идиотов вскрикнул во сне и проснулся.

Одиннадцатилетняя Герцогиня, босая, стояла на деревянном табурете и разбивала яйца в чугунную сковородку. Скорлупу тут же проглатывал Беляш и снова подымал морду, ожидая подачки. Идиотов поднялся с постели и подошел к плите.

— Откуда сало взяли? — спросил он растрепанную Герцогиню, сковырнув драгоценный кусок из ароматной яичницы.

— Соседка дала немножко.

— Какая светлая душа у нашей соседки, храни ее Господь. Сколько яиц ты положила?

— Пять. Каждому по яйцу.

— Ладно, пусть будет так.

— В доме нет хлеба. — Герцогиня нерешительно заявила об этом, краем глаза взглянув на отца. С тех пор как мать положили в родильное отделение, с едой стало совсем туго. Детей подкармливали соседи, приносили крупу, масло, овощи. Идиотов с удовольствием съедал приношения и уходил на работу сторожить строительный котлован.

— Ну, ничего страшного. Ты знаешь, сколько грамм хлеба давали каждый день по карточкам в войну? Сказать тебе, ненасытная обжора?

— Но ведь сейчас не война. — Герцогиня настойчиво лязгнула ложкой по чугунной сковородке.

— А если бы война? Тогда что? Наша семья не выдержала бы голода и не дожила до священного дня Победы?

С этим аргументом трудно было поспорить. Герцогиня понимала своим цепким юным умом, что где-то здесь кроется несправедливость, но связать воедино смешанные мысли и чувства пока не удавалось.

Граф отказался есть свой кусок яичницы в пользу Султана и, схватив потертый портфель, побежал в школу. За ним увязался Маркиз. Герцогиня в школу не торопилась. Ее туфли давно «просили каши» и пылились у порога. Раньше она надевала мамину обувь, но сейчас, когда Елизавета уехала рожать Царя, вариантов не было. Герцогиня осталась дома и кормила с ложечки Султана. Увидев в тарелке маленького сына двойную порцию яичницы, Идиотов ловко зацепил вилкой желток и быстро проглотил его. Султан, мирно сосавший в кулачке сало, громко расплакался от такой несправедливости. От негодования с коврика вскочил Беляш и оскалился на хозяина. Идиотов хотел было пнуть дворнягу, но перед ним встала Герцогиня и смело выпятила свой острый подбородок. Отец фыркнул и, нацепив выходную рубаху, направился в роддом.

Через три дня Царя привезли домой в люльке старого мотоцикла. Елизавета выползла из тарахтевшего средства передвижения белее, чем чистый лист бумаги. Бездонные голубые глаза казались отражением неба в глубоком колодце, от темных синяков до самых щек. С порога к ней кинулся Султан. Схватил мать за подол и, волочась за ним по ковру, не выпускал из рук. Беляш разлаялся и завилял хвостом. Герцогиня обняла тощий материнский стан и прижалась к ее груди.

— Вот мы и дома, — устало прошептала Елизавета. Положила сверток, в котором кряхтел новорожденный, и огляделась вокруг. За пять дней ее отсутствия в квартире царил беспорядок. Герцогиня смотрела за мальчишками, как могла, но не по силам ей было стеречь сорванцов. Мать убрала с дивана шелуху лука, стряхнула на пол грязную выцветшую простынь и принялась за работу. Идиотов, перешагнув порог и увидев, что жена чистит ковровые дорожки, решил ей не мешать и тихо вышел на улицу.

— Аболтуз! Аболтуз! — крикнула Елизавета, перегнувшись через балконные перила.

— Да! — нехотя процедил муж, выйдя из подъездного козырька, за которым прятался.

— Сходи в магазин. Ни молока в доме, ни хлеба.

— Денег нет! Где достану тебе? Неделю пять ртов кормил. Нарожала проглотов!

— Я дам тебе денег.

Елизавета скинула с балкона купюру, завернутую в целлофановый пакет. Идиотов ловко подхватил его и направился в магазин.

За ужином дети сидели успокоенные и довольные: мама вернулась. За самодельной шторкой дремал Царь. Беляш грыз куриную лапу и урчал от удовольствия. Дети с аппетитом ужинали картофелем в молоке. Султан причмокивал ярко-алыми губками, и только отец хмурил свои редкие белесые брови.

— Сегодня совершенно четко мне сказали ребята на работе — НЛО существует на самом деле. Леня Рыбаков сидел с удочкой, и вдруг огромная светящаяся тарелка застыла над озером без движения и словно наблюдала за ним. Он говорит, прямо чувствовал Их взгляды на себе. Это хорошо, что с собой не забрали.

Дети, как завороженные, слушали рассказ отца. Маркиз сжался со страху, Граф недоверчиво щурил глаза. Герцогиня забрала свою пустую тарелку и встала из-за стола.

— Не бывает НЛО, — тихо, но четко произнесла она и принялась мыть чашки.

— Что-о-о? — взревел отец. Ты ставишь под сомнение слова пожилого человека?

— Ленька Рыбаков — алкоголик, и все знают об этом. Он вчера во дворе ребят снежным человеком пугал.

Герцогиня встала на табурет и разложила по местам чистые чашки. Идиотов сплюнул и пригрозил жене.

— Все ты! Твое воспитание! Смотри, Лизавета, высеку!

Жена сжалась, едва дыша. Идиотов доел ужин и вышел из-за стола. За шторкой, словно котенок замяукал Царь. Мать бросилась к нему, но ребенок не затихал. Идиотов раздраженно снял с гвоздя куртку и вышел на работу раньше положенного времени.

Рано утром, когда еще не забрезжил рассвет, в дверь постучались. Пришла родная сестра Елизаветы, Лена.

— Твой на работе? — спросила Лена, негодуя на мужа сестры. Она давно была с ним в контрах, и Идиотов запретил жене впускать в свой дом «Ленку-тарахтелку».

— Нет его, заходи.

Лена развязала узел и вытащила оттуда одежду для новорожденного Царя.

— Вот, у девчонок спросила, кто чем помог. На первые месяцы хватит, а там решим к зиме.

— Спасибо, сестра.

— Не благодари. Вот еще молока принесла парного, баба Шура передала, только банку обратно вернуть надо. Здесь капуста, морковь, свекла щи варить. Тебе — на, травку для грудного молочка. Выпьешь и как Буренка будешь, хоть залейся. А это от меня каравай. Сама пекла ночью. С вечера опару поставила, чтобы тебе снести.

Лена вытащила из чистого полотенца огромный душистый хлеб, еще теплый и мягкий. Елизавета благодарно поцеловала сестру и тихо затворила за ней дверь. Наступил рассвет.

Дети позавтракали и побежали в школу. Мать убрала со стола посуду, нагрела воду в чайнике и поставила остывать для новорожденного Царя. Герцогиня грустно сидела у окна и тихо плакала.

— Что такое, доченька? Что случилось?

Девочка вытерла слезы тыльной стороной руки и посмотрела на мать.

— В эту пятницу у нас выпускной вечер в начальной школе. Учительница думает, что я буду на торжественной линейке и получу свою грамоту за отличную учебу, но я не смогу прийти. У меня нет платья, и туфелек нет.

Женщина задумалась. Резкие морщины прорезали ее тонкое лицо со всех сторон. Она давно махнула на себя рукой. Носила то, что друзья или родственники хотели выбросить за ненадобностью. Каждую копеечку тратила только на детей. И сейчас, видя, как страдает ее дочь, сама горько расплакалась. Герцогиня, заметив слезы на щеках матери, охнула.

— Почему ты плачешь? Из-за меня, да? Да я вообще не хотела идти, подумаешь, какой-то вечерок один! Сколько их еще будет в школе и Новый год, и восьмое марта!

Мама нежно обняла дочь и тихо сказала: «Есть у меня одна идея. Будет тебе наряд, как у принцессы».

Парчовое свадебное платье с серебряными нитями было безжалостно распорото. По меркам дочери решили сшить красивый элегантный ансамбль для юной Герцогини. Елизавета строчила день и ночь, то и дело отвлекаясь на новорожденного и требования детей. Но в срок, из своего единственного сокровища, которое она хранила как зеницу ока, мать сшила самый прелестный наряд для своей любимой дочери.

Белые туфельки попросили у друзей на один вечер, и в положенный день Герцогиня появилась на торжественной линейке, прекрасная, словно лебедь. И все вдруг заметили, какой у нее гордый стан, длинные ресницы и глаза словно озера. Девочка получила свой заслуженный диплом и, протанцевав до вечера, вернулась домой.

Идиотов встал ранним субботним утром и, ругаясь, загремел на кухне кастрюлями. Елизавета выбежала растрепанная из-за шторки, где только что задремал новорожденный Царь. Она приложила палец к губам.

— Что ты мне шикаешь? — негодующе гаркнул он на жену. Я глава семьи и хочу есть! Где завтрак? Черт бы побрал этот бардак!

— Но у нас в доме ничего нет. Нужно сходить в магазин.

— Ну, так иди! Или ты решила, что тебе кто-то будет таскать еду в дом!?

— Но у меня закончились деньги, а тебе еще не заплатили за работу?

— Ах, вот ты какая! На что рот раскрыла! Тебе что, не оплатили рождение Царя? Тебе не перечислили положенные деньги?

— Все ушло быстро, ведь семья большая, и ты каждый раз забираешь ужин на работу в сторожку.

— Ты хочешь сказать, что я объедаю тебя и пять твоих проглотов?! Проклятая кобыла! Думай, что несешь! — Идиотов замахнулся на сгорбившуюся жену, но Беляш вдруг подпрыгнул и вцепился ему в рукав. Аболтуз вскрикнул, откинул пса, и тот отлетел в угол. Султан разревелся и подбежал к скулившей собаке. Маркиз расплакался, за ширмой закричал новорожденный. Граф встал с постели, подошел к отцу и, подняв на него суженные от обиды глаза, прошипел: «Не тронь! Не тронь мать, а не то…» Идиотов взвизгнул и, запустив в жену своим сапогом, засобирался на улицу.

— Всем, всем расскажу, каких змей пригрел на своей груди! Будьте вы прокляты! Надоели! Собирайтесь и вон отсюда, чтобы духу вашего не было! Я жить буду свободно! У меня даже есть понимающая женщина, вот так вот! Давно, давно она меня зовет к себе жить! И кормит меня, и ласкает, не то что ты, костлявая лошадь!

Идиотов застегнул штаны, надел кепку и в дверях развернулся к ненавистной семье. Заплаканная жена, ломая руки, опустилась на колени.

— Аболтуз, Аболтуз, не гони нас. Куда я пойду с пятью детьми?

— А! Раньше надо было думать, курица безголовая! День тебе даю, чтобы убраться из моего дома со своими выродками! Я приведу сюда хорошую женщину! Алку Водкину из соседнего дома! Она мне давно в сердце запала, да жалко было вас, отрепье. Она жить хочет со мной, и я рад бы, а ты навешала на меня свою саранчу, проходу нет!

Тут не выдержал даже Граф. Он опустился на корточки и заплакал. Довольный таким поворотом дела, Идиотов усмехнулся и захлопнул за собой дверь. «Чтобы к вечеру не было!» — услышали они его крик на лестнице и все разревелись в голос.

Делать нечего. Шмыгая носом, потихоньку все стали собирать свои нехитрые пожитки. В холщовый мешок складывали подушки, в школьные рюкзаки одежду. За шторкой нестерпимо кричал Царь и сучил ножками. Мать подошла к сыну и поцеловала его головку. Лоб ребенка был горячим. Она всполошилась, измерила температуру и расплакалась. Царь горел. Елизавета развела таблетки в раствор, влила смесь в горло ребенку и, накормив его материнским молоком, уложила в колыбельку. Герцогиню она оставила смотреть за новорожденным, детям приказала расставить все свои вещи по местам. Сама Елизавета поднялась во весь рост, сжала губы и, накинув на белую ночную сорочку темный плащ, вышла из дома. Через несколько часов она вернулась. Дети спали в своих кроватках. Царь, в мокрой распашонке, пропотевший от выпитых таблеток, лежал рядом с Герцогиней. Мать поменяла ребенку одежду, накрыла детей одеялом и вышла на кухню. В дверь забарабанили. Она выдохнула и открыла замок. В дом вбежал Ленька Рыбаков, от него нестерпимо шел густой запах спирта.

— Беда, Лизавета! Беда, бабонька моя родная! Вдова! Вдова ты с пятью сиротинушками!

Елизавета упала на табурет, слушая сбивчивый рассказ соседа. «Рыбачил я, как всегда, в тиши, за нашим лесом, здесь неподалеку, и вижу НЛО! Тарелка прямо надо мной повисла, а оттуда длинный, как столб и костлявый как смерть, вышел инопланетянин. Весь в белом, лысый и глаза горят, как два угля! Кормилец ваш, Аболтуз, папка ваш ненаглядный, на другом берегу лежал, отдыхал. Он мне с утра говорил, что жизнь у него скоро наступит прекрасная, и будет он как сыр в масле кататься. Ой! Горе-то какое! Так вот, подходит к нему инопланетянин сзади и тащит за собой в свою тарелку, и бац! Очнулся я от страха — ни тарелки, ни батьки вашего!

Елизавета молча выслушала весь рассказ, потом встала, затянула туже плащ и сказала:

— В милицию надо идти. Расскажешь, как и что было.

Рыбаков закивал и засеменил в участок. Елизавета крепко закрыла за ним дверь. Сняла с себя длинную белую сорочку с яркими пятнами крови, замочила одежду с тряпками в хлорке и приготовилась к войне не на жизнь, а на смерть.

Искать Аболтуза стали на второй день. Прочесали озеро, аукали по лесу. В дом к Елизавете заходили несколько раз и, увидев плачущего Царя и четверых детей в маленькой однокомнатной квартирке, с извинениями удалялись прочь. Похоронили Аболтуза как без вести пропавшего. Пустой гроб опустили в сырую яму, и каждый бросил горсть влажной земли на прощанье.

Через год на месте, где стоял котлован, возвели первый девятиэтажный дом в поселке. Событие было нешуточным. Многодетная семья одна из первых получила трехкомнатную просторную квартиру. Друзья и родственники пришли на новоселье. Все сели за большой стол дружной семьей. Вспомнили и пропавшего Аболтуза: «Вот, не дожил человек до счастья такого. А может он потерял память и шатается по большим дорогам? А вдруг однажды вспомнит, где его дом, и вернется»? Многие закивали головой, давая утешительную надежду бедной вдове, и только Елизавета твердо знала, что Аболтуз никогда не вернется.

Жарким июньским днем 2010 года седовласый мужчина вышел во двор панельного многоэтажного дома, названного в честь героя Великой Отечественной Войны. Он со вздохом опустился на корточки и долго сидел, уставившись в одну точку. Спустя полчаса соседи увидели его работающим на заросшей сорняками клумбе. Он вспахивал лопатой утрамбованную землю у корней десятилетних берез, поливал водой только что посаженные семена цветов-однолеток.

Упиваясь вниманием проходящих соседей, с еще большим усердием брался за черенок лопаты, пока не обработал всю землю возле своего подъезда. Утром, выходя на работу, многие жильцы заметили перемены в своем дворе, переглядываясь друг с другом, спрашивая, кто, мол, привел в порядок заросшую клумбу? Но потом, разбежавшись по своим делам, забыли и не тревожились вопросом.

К вечеру все знали, что сосед – пенсионер с пятого этажа дядя Гоша решил заняться благоустройством двора. Взбодренный положительной реакцией жильцов, он горячо принялся за работу. Каждый, кто мог, проходя мимо трудящегося дяди Гоши, подсабливал ему в благородном деле. Копнуть лопатой раз - другой стало делом чести каждого живущего в подъезде №5. В первое воскресенье прошедшей в трудах недели детвора с гиком побежала смотреть на всходы цветов. Дядя Гоша сидел на корточках и пальцем, вымазанным в черноземе, показывал малышам, что и где вырастет, и какими цветами будет сверкать их клумба.

На следующей неделе жильцы увидели, как инициативные молодые ребята сколачивают деревянную скамью. Все были рады, ведь после «советских времен» во дворе с 90-х годов не было удобного места, чтобы присесть и отдохнуть. Кто-то из мужчин вынес краску голубого цвета, оставшуюся после ремонта, и дядя Гоша любовно, словно художник, мелкими мазками «навел» окончательную красоту. Теперь, поработав на клумбе, можно было присесть и, закурив сигарету, перекинуться приветствиями с соседями на балконе. К вечеру, во время поливки растений, собиралось множество мужчин, которые помогали дяде Гоше подтаскивать воду в ярко-красном ведре. В основном это были соседи, которые знали друг друга с юности или жильцы пенсионного возраста с уже появившейся «тягой к земле». Многие стали приносить семена цветов, кусты крыжовника и смородины с дачи: работа закипела.

Вечером, закончив доброе дело, мужики купили большой бутыль пива и с сушеной рыбкой, тихо, упиваясь прохладой лета, просидели на скамье до полуночи. Расходясь по домам, хлопали друг друга по плечу, улыбаясь: «Хорошо посидели, а? Да, надо бы еще собраться так, а то работа –дом, дом – работа. Осточертело».

Вскоре голубая скамейка у подъезда№5 стала сосредоточением мужской общественности. Пока дядя Гоша поливал взошедшие цветы, ругая недобросовестную молодежь, на скамье уже вырастала скатерть-самобранка: свежие помидоры, вареный молодой картофель в мундире, зеленый лук. Мужики фыркали, умывая лицо и руки, подсаживались «к столу» и, выпив «стопочку», смачно занюхивали черным хлебом. Тех, кто отвык от крепких застолий, вечером под ручку приводили в семью, избегая сурового взгляда соседской жены. Заискивающе прощались и исчезали в подъездной тьме.

Вскоре ряды тех, кто ходил на работу, стали уменьшаться, и все больше мужчин с раннего утра сидели на скамейке, встречая июльское солнце, жмурясь от теплых лучей, бивших прямо в глаза. Через месяц появления скамейки во дворе случился большой скандал в одной из семей пятого подъезда. Муж, выпив лишка, загнал свою жену в ванную комнату и, перебив всю посуду в доме, зарычал как дикий зверь. Пришлось вызывать милицию, иначе не сносить было Машке ее кудрявой головы. В этот же вечер, сложив в грузовичок нехитрые пожитки, Мария засунула своего рыжего кота в сумку и уехала к матери. Больше она к мужу не приезжала, и вскоре соседей потрясла новость о разводе людей, проживших вместе не один десяток лет.

Все чаще дядя Гоша шел, пошатываясь, к подъезду, и многие помогали ему добираться до квартиры. Женщины недовольно качали головами: к скамье невозможно было подойти, с утра и до вечера ее, как мухи, облепляли мужики. Стали подтаскиваться сюда и сомнительные личности из других подъездов, алкоголики, которые нашли в лице пьянеющих добрых пенсионеров доступные кошельки. Вечером молодые девушки боялись пройти к себе домой. Утром выходящие на работу соседи спотыкались об пластиковые бутылки и ворох оберток от принесенной или купленной закуски.

Теперь любая жена знала, где нужно искать мужа, если он привычно не сидит на диване в своем гнезде. Они шли к скамье, стояли и словно из детского сада выводили мужчин за руку от треклятой клумбы и вечно пьяного дяди Гоши.

В будний день в августе 2010 года, когда солнце только-только поднялось над горизонтом, люди услышали жуткий крик. Он был так неожидан в дремотной тишине раннего утра, что многие повскакивали с теплых постелей и бросились к окну. На улице, вцепившись в скамью, худощавый лысый мужичок выл как побитый пес, стараясь увернуться от своей грузной жены. А та тащила его за рубаху, притягивая к себе. Силы были равны. Женщина в сердцах отпустила рубаху, и муж свалился на скамью. Лег и обхватил ее руками намертво.

– Я взорву эту скамейку!!! – отчаянно взревела жена и с еще большими усилиями вцепилась в ворот рубахи. Жильцы посмеялись и, качая головами, пошли досыпать. В будни час сна на вес золота.

Прошло меньше недели, и женщины, в тайне сговорившись, наняли плотника, и тот за пару минут разобрал скамью по дощечкам. Все происходило ночью. Женщины, собравшись, тихо перешептывались друг с другом и замолкали, слыша треск голубых досок.

По домам все разошлись в удовлетворении. Женщины избавились от разлучницы, а плотник сжимал в кармане тысячу рублей, ища по дороге круглосуточный магазин.

Утром жены в подъезде №5 с ухмылками готовили завтрак, предвкушая реакцию мужчин. Ни одна не собиралась признаваться в участии над казнью ненавистной скамейки. «Ну, сломали и сломали, а мало ли хулиганов бродит по ночам?»

Мужики взвыли, когда по одному стали выходить на работу. Вскоре они столпились у щепок и как дети стали подбирать их, словно хотели заново склеить все по кусочку. Жены осторожно поглядывали в окна, боясь выдать на лицах улыбку радости.

– Мы сделаем новую скамейку! – визгливо крикнул завсегдатай ночных попоек. – Мы это так не оставим! Я к дом-управу пойду! Я к мэру запишусь! Я к губернатору!

Мужчины согласно закивали и быстро побрели каждый на свою работу. Заморосил мелкий осенний дождь. Прикрывая головы, все разбежались кто - куда.

Месяц спустя, отогревая дыханием ледяные руки, мужчины стояли и смотрели, как плотник сколачивал новую скамейку. Пахло свежей древесиной и лаком, который уже приготовил дядя Гоша, чтобы тут же ее и покрасить. Момент истины. Плотник встал с колен и отряхнул штаны. Скамейка была готова. Дядя Гоша кинулся к ней с кистью. Все ушли по домам довольные собой. Мужчины в предвкушении завтрашней посиделки. А плотник улыбался, сжимая в кармане тысячу рублей, заворачивая в ближайший магазин.

На следующий день мужики гурьбой вышли во двор и остолбенели. Скамья была покрыта первыми хлопьями снега. Он кружился над головами и оседал на одежде и ботинках. Дядя Гоша смело смахнул белый пух снежинок и, поежившись, сел на холодную скамью. Мужчины зябко передернулись. Кто-то закурил. Разговор не клеился. Один за другим они возвращались домой, где вкусно пахло свежим борщом или выпечкой. Жены улыбались и не жалели домашней стряпни, подкладывая мужьям подушки на любимом диване. Развалившись, вытянув ноги, они в тепле и с блаженной улыбкой просматривали любимые фильмы. К вечеру скамью полностью занесло снегом. Дядя Гоша угрюмо опустил занавеску и вернулся к столу. Съев миску магазинных пельменей, он нехотя взглянул на постель, где лежала разболевшаяся жена.

– Ну как ты, Надь? Лучше тебе или нет? Что молчишь, тебя спрашиваю, дура старая. – Не получив ответа, стукнул газетой по колену, выпрямив ее, и вышел из комнаты. 

Сыну  три с половиной года, он уже маленькая личность, но еще беспомощный Человек. Мой декретный отпуск закончился. Нам, наконец, досталась долгожданная путевка в дошкольное учреждение, и я с радостью отвела ребенка в детский сад. Мое стремление быть полезной обществу было велико, особенно этот голод ощущался после однообразных рутинных дней, проведенных в статусе домохозяйки. К тому же, оплачивалась ровно половина декретного отпуска, так что к голоду профессиональному прибавился и голод финансовый. Но не тут-то было. Частная организация не желала видеть у себя сотрудницу, которая каждые три недели уходит на «больничный», не имеет возможности работать внеурочно, и меня тактично попросили освободить место для молодых и амбициозных. Плакала.

Утром следующего дня отвела ребенка в детский сад и заметила, как похолодели ручки сына, только он увидел свою воспитательницу. Насторожилась и решила присмотреться, но ничего плохого не увидела. Настроение окончательно испортилось. Ну почему молодых мам вынуждают работать, когда здоровье ребенка еще не окрепло, а мы запихиваем заплаканных детей в детский сад и убегаем на работу, которая едва окупает потребности этого самого дошкольного учреждения  и очень скромных запросов самой мамы. Если, конечно, ты не работаешь в газово-нефтяной компании, которая является Национальным достоянием, или тебе повезло с мужем, и он вкалывает, не жалея сил ради семьи и детей. А если не повезло? Если мужчина оказался непорядочным, с отсутствием всякой ответственности и желания помогать молодой матери? А ведь таких полу-семей много. И как поступать в этом случае? Приходится отдавать неокрепшего малыша в ясли, где он практически сразу подхватывает массу инфекций, о существовании которых вы раньше даже не подозревали. И накрывается медным тазом ваше трудоустройство. А что в итоге? Потрепанные нервы матери и ухудшенное здоровье ребенка, все это называют заплесневелым термином «адаптация», от которого так и несет пенициллином.  Адаптация к микробам чихающего прямо в лицо вашему ребенку другого малыша или кишечная инфекция от плохо помытых рук. Потому как в группах по тридцать крикливых детей, ждущих помощи от уставшего воспитателя, который физически не в состоянии охватить взглядом и проверить все ладошки ребятишек.

«Ты помыл руки?», – спросит воспитатель вашего ребенка, и он утвердительно кивнет, а сам едва стряхнул песок, в котором до этого копошился на улице. Знакомая ситуация. Ведь он и дома вам кивнет, только вы-то с ним один на один. Возьмете за руку и помоете снова для успокоения души, а там его посадят за обеденный стол, и у вас снова будет две недели «периода адаптации». Короче говоря, это время, когда организм ребенка начинает усиленно бороться с массой микробов, которых он доселе в глаза не видел. Плохо это или хорошо – спорный вопрос. И возникают горячие дискуссии. Вы же не будете благодарны повару, плохо прожарившему мясо, из-за которого вы получите кишечную инфекцию. Это и есть адаптация к пище, приготовленной вне домашней кухни. В общем, болезни этой самой адаптации, в основе, зависят от деятельности других людей. И чаще всего – неквалифицированной. Это совсем не значит, что вина лежит на воспитателях. Это значит, что труд этих педагогов  изначально сделали неэффективным. Полноценно работать и выкладываться можно с количеством детей в группе не больше пятнадцати. Вот тогда воспитатель буквально каждому заглянет в рот, осмотрит кожный покров, заметит изменение в поведении, даст родителям дельный совет. А всеобщая оптимизация привела к тому, что тридцать детей бегает по участку, как стадо стихийных баранов, и главная задача педагога, чтобы они ушли домой все  живые, включая самого воспитателя, который еще пытается в конце рабочего дня вежливо улыбаться родителям и провожать детей домой добрым словом. А вы? Смогли бы? Помнится, когда на День Рождения вашего ребенка были приглашены семь его лучших друзей, то через два часа вы заткнули уши, сорвали голос, а к вечеру хлебали аспирин от головной боли.  А педагог-воспитатель  слушает хор голосов двух  десятков детишек в течение семи рабочих часов, и все это за мизер оплаты труда, которого хватит на покупку пресловутой Российской потребительской корзины, причем без ее содержимого. Вот и выходит, что работать в детский сад идут либо фанатики своего дела, коих единицы, либо народец, которого на достойную оплату труда никто не возьмет. Обида за детей, ведь это наше будущее, и каким оно будет – зависит от многих факторов. А в основе: воспитание ребенка в детских садах и школах, ведь именно там дети проводят большее количество времени, пока родители пытаются обеспечить своих малышей.

Эти мысли беспокоили меня, так  в хмуром молчании я дошла до своего дома и открыла входную дверь. Надо подумать, где и как устроиться на работу, чтобы была возможность не только не будить сына чуть свет и сонного тащить в садик, но и еще забирать вовремя, а не после закрытия. Задача не из легких. Может найти работу на дому? Да, легко сказать «на дому». Я не умею вышивать картины крестиком, не могу выпиливать фигурки лобзиком,  в общем – катастрофа. Я дипломированный специалист, молодая мама, которая не нужна обществу, и считаюсь одной из миллионов единиц оплодотворенной и родившей матки, которая выполнила свою главную функцию. И теперь могу быть «свободна в своих желаниях», то есть не хотеть и не требовать ровным счетом ничего.

Я готовила ужин и солила слезами нехитрые ингредиенты на разделочной доске. Отсутствие денег еще не укрепило ни одну семью, и конечно же в доме начались скандалы. А общество требует многого: чтобы вовремя оплачивались бытовые услуги, ясли, дополнительное творческое развитие детей, плюс одежда малыша и питание должны быть достойными. Я перерыла интернет, чтобы найти хоть какую-то подсказку, где и как заработать. Но варка сомнительного мыла на дому или печать текста, отправляемая кому-то, куда-то, оплачиваемая кем-то, когда- то меня тоже мало заинтересовала. Когда на следующий день я сидела в кабинете заведующей детским садом в качестве претендента на должность воспитателя, то узнала еще больше интересных подробностей профессии с мизерным окладом в 6400 р. Наличие маленького ребенка и отсутствие родственников, которые смогли бы присматривать за ним в случае болезни, явно охладили ко мне интерес. Мне предложили должность няни с окладом в 5000 рублей с испытательным сроком в три месяца, за который заведующая посмотрит, как часто болеет мой ребенок. Я обещала подумать и начала оформлять медицинскую книжку. Через неделю мы ушли на «больничный», ребенок заболел ОРВИ.  

После выздоровления я и подруга, которая находилась в точно такой же ситуации, начали искать более приземленный вариант работы. Работа продавцом уже вполне устраивала, только не график по 12-14 часов. У моего мужа ненормированный рабочий день, а муж подруги работает вахтовым методом. Короче, детей забирать некому. Отчаяние. Когда оно приходит? Когда ты опускаешь руки? Теперь я точно знаю: когда ты злишься на собственного ребенка, что он за лето вырос из зимних вещей. Не радуешься, а злишься. Я села на диван, отшвырнула комбинезон и закрыла лицо руками.

Муж стал задерживаться на работе дольше обычного. На все мои вопросы он лишь раздраженно хмурился. Вот и весь ответ. Как и миллионы молодых семей мы оформили ипотеку и жили от восемнадцатого числа каждого месяца к восемнадцатому последующего.

– Что ты хочешь от меня, – нервно закрывал мне рот мой супруг. – Давай я лягу рядом с тобой на диване, а дальше что?

– Не говори так со мной. Поверь мне, я бы лучше работала, чем так…

– Кто тебе мешает? Иди, работай!

– Куда? Кем?

– Да хоть полы мой, мне все равно.

И я пошла. Пошла работать «коридорной» санитаркой в городскую больницу. Мыла туалеты, относили анализы болеющих детей в лабораторию, возила чистое белье и стерильные принадлежности. Плюс был в этой работе небольшой, но для меня важный – освобождалась я в 15: 00. Потом бежала за сыном в садик и успевала еще домашние дела завершить. У меня появились хоть какие-то деньги.  Не фонтан, конечно, но я могла побаловать сына детскими соками, а когда и мороженое поесть, сидя с ним в парке на скамье, болтая ногами.

Беда пришла, откуда не ждала: я узнала об измене мужа. Узнала случайно. Стирала его вещи и нашла в кармане брюк чек на оплату незнакомого мне номера. Внимание привлекла сумма, брошенная на счет. Отнюдь не маленькая. Я положила чек в карман халата, и он еще неделю лежал у меня там, будто я чувствовала, что если наберусь смелости и позвоню, то узнаю страшное. В субботу вечером ко мне пришла моя подруга с ребенком. Ее муж был в рейсе, а мой предупредил, что сегодня будет поздно. Мы сидели на кухне, и я поделилась с ней своими страхами.

– Ну и терпение у тебя, я бы давно узнала, кому это он так щедро распыляет, когда у тебя дома макароны по-флотски – деликатес.

– Нет, я просто думала, если ответит женщина, и я в лоб спрошу, кто она, то со мной либо разговаривать не будут, либо скажут, что не знают такого.  Нет смысла?

– В лоб! Кто ж в таких делах в лоб говорит? А ну-ка запри наших щеглов в  спальне, я сейчас покажу, как надо…

Я терпеливо отвела наших мальчишек в другую комнату, включила мультфильмы, и они, открыв рот, плюхнулись на подушки. Меня трясло. Я вытащила уже порядком потрепанный чек и протянула подруге. Та кашлянула, набрала номер и включила телефон на громкую связь. Нам ответил бодренький голос молодой девушки. Подруга не растерялась и заговорила речитативом:

– Здравствуйте, я медсестра первой областной больницы. Вы знаете Олега Игоревича?

– Да, – ответила незнакомка. – А что случилось?

– Дело в том, что он попал в аварию и попросил позвонить вам. Вы его родственница?

– Нет, я его девушка. А что с ним? Травмы серьезные?

– Нет. Ничего страшного. – Подруга отключила телефон. Продолжать разговор не имело смысла. Я села на пол, ноги не держали меня. По испуганным глазам моей верной подруги я поняла, что о-очень плохо выгляжу.

– Сейчас, сейчас... – я пыталась встать, а потом вдруг слезы брызнули из моих глаз, и я растеклась лужей на кухонном линолеуме. Подруга пыталась поднять меня, совсем обмякшую, но, обессилев, села рядом. Неожиданно на столе зазвонил мой телефон.

– Олег звонит! – Подруга резко встала, поднося ко мне дисплей. – Наверное, эта дрянь уже переговорила с ним, а твой кобель все понял.

– Дай телефон.

– Зачем? Не говори с ним, все и так ясно.

– Дай мне телефон.

– На! – Подруга раздраженно швырнула мне его на колени и села за стол.

– Слушаю тебя, мой муж. Что ты мне скажешь? Какую новость принесешь мне?

– Эля, ты все не так поняла. Ты дома? Я сейчас приеду, и мы поговорим спокойно.

– У тебя больше нет дома. У тебя другой дом с другой женщиной.

– Эля, не неси чушь!

– Как давно ты мараешь меня этими помоями?

– С тобой сейчас бессмысленно говорить. Ты не слышишь меня.

– Я не хочу тебя больше видеть. Ты больше не переступишь порог моего дома.

– Это глупо, Элюшка, через неделю надо платить по кредиту. С месяц еще поживешь в страхе, а потом куда? К родителям своим, их последний кусок есть?

– Давно ты воруешь в нашей семье и кормишь эту девицу? Ты – вор. Ты тащил последнее из нашего дома, а когда я утешала тебя и подбадривала, ты смеялся за моей спиной. – Рыдания душили меня. Я отключила телефон, чтобы он не услышал, как я вою, словно умирающее больное животное. Через пять лет семейной жизни мой мир рухнул вокруг меня, а я стояла посреди пылищи и обломков, пытаясь вдохнуть ртом воздух.

Как унять боль, когда хоронишь все то, что так лелеяла, на что надеялась и ставила выше всего? Никак. Ты можешь только немного притормозить тот асфальтный каток, который катит по тебе, выдавливая из тела дух. За все свои 26 лет, не пившая ничего крепче шампанского – бутылка коньяка в тот вечер была для меня  атомной бомбой с эффектом расщепления на молекулы. Подруга уже спала в комнате с детьми, а я сидела в ванной под струей холодного душа, и кафель играл перед моими глазами в пятнашки. Я била себя по щекам, кусала руки, пытаясь прийти в себя – все без толку. Содержимое моего желудка было опустошено полностью. Алкоголь всосался намертво, вцепившись в мои слипшиеся волосы, пропахшие рвотой. Я легла в постель, когда уже светало. Накрылась одеялом, посмотрела на несмятую подушку, где обычно спал муж, и только тогда горько заплакала, свернувшись в крюк от боли.

Утром я написала на работе заявление на административный отпуск по семейным обстоятельствам. Мое больное, белое как мел лицо не вызвало сомнений у заведующей отделением, что эта неделя мне действительно нужна. Пока сын был в детском саду, я поехала к матери поговорить и посоветоваться, что же мне делать дальше. Лишние заботы в моем лице не вызвали в ней ничего кроме усталости. Не услышав внятного и дельного совета, я совсем раскисла.

– Мам, ну ты же понимаешь, я не потяну кредит и ребенка. Мне нужно либо пахать на двух работах и забыть о сыне, либо заниматься ребенком и остаться без квартиры.

– Ну, а если ты подашь на алименты?..

– И что? Нарисует бухгалтерша приставам его официальную зарплату, и я на нее даже мяса кусок не смогу купить.

– Тогда я не знаю. – Мать развела руками, и я вышла из-за стола, готовая разреветься от досады.

«Да, да я все понимаю. Родители тоже устали. У них нелегкая жизнь, они и так из кожи вон лезут, чтобы самим выжить и нам хоть чем-то помочь. Но как обидно, как обидно, хотя на что обижаться?»

Я бежала по улицам к себе домой. Слезы душили меня. Я вспомнила, как была рада тому, что у нас появился собственная квартира. Пусть однокомнатная, маленькая, но своя! Свое гнездо. Место, куда я бежала с мужем из грязной коммуналки, пропахшей дешевым табаком и мочой. Там мы снимали комнату после нашей свадьбы, и мне еще долгое время снилось ночами, как я отмывала оборванный на полу линолеум и осторожно протирала старые деревянные рамы, готовя их к зиме. После того кромешного ада квартира. взятая в кредит, была раем. Я ходила и целовала ее стены. Гладила и разговаривала с ней. Нет, я не сошла с ума, просто жизнь заставила меня ценить и радоваться обыденным вещам. Даже эта квартира была записана и взята у банка на мое имя. Муж и пальцем не пошевелит, чтобы внести деньги. Я это знала точно. Не поднимая головы, добежала до подъезда и почти лоб в лоб столкнулась с мужем в дверях. Его самоуверенный взгляд просто скосил меня, он знал, откуда я бегу, что мне ответили родители, сколько денег у меня осталось в кошельке. Он знал все и уверенно смотрел мне в лицо.

– Разговор есть, Эля.

– Заходи. – Я старалась держаться уверенно, но, впустив его в квартиру, застеснялась вдруг, раскраснелась, будто не он, а я вчера была поймана в измене. Он сел на кухне и положил руки на стол. А я все торчала в коридорчике, боясь зайти и расплакаться при нем.

– Говори, что хотел, – крикнула я громко, делая вид, что перебираю обувь в шкафу.

– Что ты намерена делать? Как будешь жить?

– Тебя это уже пусть не волнует.

– Зря ты так. Меня очень волнует. Я не хочу, чтобы ты натворила глупостей. Это все ерунда. Не стоит выеденного яйца.

– А это сейчас так называется? Ерунда?! – Я не выдержала и влетела на кухню, словно меня туда втолкнули.

– Ты на взводе и это понятно, но пройдет время…

– Знаешь, что меня больше всего ранило? Я все думала, думала, ну как ты, родной человек, который прошел со мной все и голод, и холод, и то, что нам кусок белого хлеба с маслом был как торт. И то, что мы оба пошли против наших родителей и стали жить вместе. Мы против всего мира стояли вдвоем. Нам никто не помогал. И я ни разу не предала тебя, ни разу не упрекнула. И вот когда нас немного отпустило и стало легче дышать, ты со спины наносишь мне такой удар, после которого я вряд ли встану.

Я разрыдалась. Уже ничего не могло остановить меня. Мое сердце трепыхалось в горле от стыда и унижения, я выбежала из кухни и закрылась в ванной.

– Прости меня, – Олег сидел на корточках у двери и говорил в узкую дверную щель. – Дурак был, дурак. С ней ничего серьезного, я клянусь.

– Уходи, пожалуйста. Пока ты не уйдешь, я не выйду.

– Эля…

Олег еще минут пять сидел, прислонившись к двери, потом поднялся и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Новые жильцы моей квартиры оказались дружной молодой семьей. Румяная, как булочка, жена и веселый муж. Они охали и ахали, рассматривая свое новое съемное жилье. Чтобы сохранить квартиру, мне пришлось сдать ее в аренду. Мои вещи были собраны, сумки с игрушками сына тоже стояли у двери. Я передала  ключи и вышла в сопровождении подруги и ее мужа.

Решение было принято за пару недель. Муж подруги, который работал в Москве, давно хотел перевезти жену и ребенка к себе поближе. Он снял квартиру и нашел ей работу в детском саду. По моей просьбе нашлась работа и для меня. И теперь мы огромной шумной ватагой садились в поезд, ожидая важных перемен. Что будет с нами? Как сложится наша жизнь? Я ничего не знала. Тревога рвала меня изнутри. Как только поезд тронулся, я сильнее прижала к себе сына, но он увернулся и, смеясь, пересел напротив меня к своему другу. Зажужжали заводные машинки, и началась игра. Подруга обняла меня, и мы обе как завороженные смотрели на своих детей, затаив дыхание. Я почувствовала, как неведомая сила выпрямила мои сгорбленные плечи, и мои руки напряглись, словно превратились в два огромных крыла, которыми я закрыла своего сына от всех бед и злоключений. От кончиков пальцев до макушки во мне трепетала натянутой струной моя храбрость, храбрость зверька, загнанного в угол, за которым прячется беспомощный детеныш. И оглядываясь на сына, метнув взгляд в сторону опасности, я поняла, что нет во мне страха. Мне все по зубам. 

Что нас ждет в будущем? Вы считаете, что мы поколенье «пустых голов»? Вы думаете, что мы не боимся завтрашнего дня? Ошибаетесь. Очень боимся. Ведь, к сожалению, мы понимаем, что происходит на самом деле. Этот страх пугающий и беспросветный. 

Мы постепенно забываем отчие дома, так как обстоятельства заставляют нас бросать все, что нам дорого, и искать пропитание на чужбине. Обрывается корневая система, переплетавшая нас столетиями. Разрушаются семьи в разлуке, искусственно умаляются ценности, которые являются фундаментом всего, что происходит в человеческой жизни от самого рождения и до конца… 

Нет корней. Нет работы. Нет дома, о котором так светло раньше пелось. Что же остается? Чем забить пустоту? А заполняем мы тем, что ничего общего не имеет с подлинной ценностью. 

Сотни тысяч мужчин, благородных и честных в своем тяжелом труде, работают на заводах. Они большими ладонями, в черном промышленном масле, готовы нести на вытянутых руках все свое семейство. Но, увы, не дают возможности гордо держать голову работающему мужу, главе семьи. Оплата его честного труда ничтожна и смешна. Она подкашивает дух и здоровье. И уже к сорока годам, вытащив из своего организма все ресурсы и израсходовав последние запасы энтузиазма, поломанный и больной он сидит в ободранной поликлинике, возле процедурного кабинета и ждет, пока неопытная медсестра вгонит ему укол для поддержания его развалившегося тела. Он ждет тихо и смиренно. Не ругаясь с визгливыми старушками о времени приема. Терпит боль, щурит взгляд. 

Да, в двадцать лет мы еще смотрим на мир, широко распахнув глаза. Летим на работу, спотыкаясь о будни, ожидая выходных и чуда, что вот-вот произойдет волшебство. Но уже на двадцать пятом году жизни начинаешь потихоньку соображать, что ты не можешь подобрать подходящий пазл к той картине, к которой так стремился с юности. «В чем подвох?» Растерянно думаешь ты, стоя ободранный до нитки, у очередного мошенника-работодателя. «Я незащищен!!!» – приходит вдруг с огорчением мысль, и тут ты оглядываешься и понимаешь, что это как зараженная территория, и ты стоишь прямо по центру всей разрухи. Куда бы ты ни пошел, чем бы ты не занимался – везде обман. Ты идешь платить за коммунальные услуги? Иди и докажи этим оборотням, что они начислили неизвестно откуда выплывший долг. Ты заболел? Подойди к врачу и объясни ему свой диагноз, чтобы он выписал тебе лечение. Ты взял кредит на квартиру? О, да! С этого момента начинается все самое интересное. 

Это выматывает. Голова пухнет от всей той шелухи, которую ежедневно мы должны пропускать через себя. Быть как индийская богиня Шива с шестью руками и отбиваться всеми конечностями сразу, чувствуя подвох. 

Срок длительности получения любого образования увеличился многократно, а качество снизилось в разы. Моя тетушка получала среднее медицинское образование в Советском Союзе и училась полгода. Сейчас ей седьмой десяток, и она с двумя катарактами не промахнется в вену. Ее знания на уровне врача-терапевта. А нынешние медсестры учатся четыре года, и я боюсь их. Это в подавляющем большинстве не только не профессионалы, это анти профессионалы. Каждый год выпускается нужное количество врачей из медицинских вузов, а поликлиники кишат вакантными местами. Где они последователи Гиппократа? Куда провалились? Дело в том, что они провалились еще в учебном процессе. Они отучились, получили дипломы, но работать не пойдут. Не хватает знаний и умений. Куплены экзамены, заказаны выпускные квалификационные работы. Все. 

Есть, конечно, самородки, но это, скорее, исключение, а в подавляющем большинстве жуть беспросветная. И так каждый день, год за годом. И вот однажды наступает твой тридцать пятый день рождения, и пелена падает с твоих глаз. Надежды? Какие надежды? Ничего не осталось. Безнадежность. И тут кто-то начинает крепко выпивать, кто-то бросает семью, а кто-то уезжает в бабушкин развалившийся дом на берегу маленькой речушки. Каждый пытается выбраться из паутины по-своему. И чем добросовестней ты пахал до этого времени, стремясь к светлому будущему, тем тяжелее разочарование и безнадежность. А безнадежность – это благотворная среда для запуска механизма самоуничтожения. Зачем беречь себя? Свое здоровье? Для какой мечты? Какой миссии? Миссии грабительской выплаты всей ежемесячной заработной платы за пустую бетонную коробку в течение двадцати лет? И каждый месяц, год за годом мы тащим из своего нутра последние силы, не восстанавливая свои ресурсы, потому что нечем и не на что. 

Мы – молодежь, зеленая поросль наших просторов, будущее огромной страны, мрем от социальной незащищенности. Нас пачками укладывают в могилы, и все короче срок жизни между двумя числами и чертой. Это не крик о помощи. Это хрипы, и если вы заглушаете их, затыкая уши, по-детски напевая под нос песенку, на вас и закончится будущее.

Октябрь 2016г.

И. Г. Келеш-Золотухина.

Татьяна(Среда, 02 Ноябрь 2016 19:26)

Уважаемый автор! Вы заглянули в душу и все сказали за нас, Ваших читателей. Все так просто и гениально написано. Вы просто волшебница. Я уверена что именно Вы станете победителем этого конкурса, т.к. это очевидно. С нетерпением буду ждать Ваших новых рассказов.

#1

ИРИна(Пятница, 14 Октябрь 2016 16:55)

Ребята я просто в ступоре от рассказа. Все как в жизни! Это гениально! Ириша умница!! Ты гений! Тебе надо писать книги!