Владимир Невский

"Эго", "Старые тетради","Ночь", "Рассвет", "Вчера, сегодня, навсегда", "Наука просить",

"Эндогенная депрессия", "Агапе", "Жизнь продолжается!"

Я в зеркало взглянул. И что я там увидел?

Серые, с грустинкою, уставшие глаза.

А в них – укор, а в них – презренье, а в них – фрустрация цветет.

Там в астении увядает Эго, давно созревшее шагнуть в окно.

Я знаю все, что скажешь ты, и я готов с тобой поспорить.

Страшно всем, и ты, увы, не исключенье.

Что-то новое начать, рисковать, привычки прежние меняя, устой безжалостно ломать.

И видеть страх перед собой.

Нормально это, ты – живой!

И нужно двигаться вперед, через страх переступая.

Жизнь без перемены не бывает. Покой – всего лишь иллюзорность.

Каждый миг, короткое мгновенье порождает измененье.

И мир вокруг, и ты, и я, и наша оболочка.

Тут, главное, не быть лишь зрителем пустым, безмолвным, безучастным.

Все веские «но» отбросить беспощадно и поводов наивных не искать.

Решиться, опираясь скорее на «пора», чем на эфемерную готовность.

Не нужно быстро, интенсивно, лишь ритм держать, не отставать.

Медленно, но верно, без права на антракт.

Творить и создавать намного больше, чем вкушать.

По воли доброй, по любви огромной, по зову сердца и души.

Отведав удовольствие, ты к Радости придешь, к равновесию ума.

Понять, принять, и все свершится.

Все мы одинаковы намного больше, чем принято считать.

А уникальность, гениальность преувеличены слегка.

Тебе полезно находиться там, где без помех воспринимается реальность.

Ответы и решенья уже придуманы давно.

Не стоит усложнять того, что так наивно просто.

Себя найти нам невозможно, себя лишь можно создавать.

Искать – химерная забава.

Ты есть всегда, здесь и сейчас.

Не позволяй иным определять задачи, что прорастают хаотично и отравляют бытиё.

Ответу «нет» ты должен раньше научиться, и главное: себе почаще повторять.

А цель нужна, без цели жизни нет.

Она твой путь определяет, что в данный миг лежит перед тобой.

Иди.

Но помни об одном: за каждый шаг в итоге спросится потом.

Жизнь продолжается!

Не смотря ни на что.

И пусть обстоятельства гнут с упорством своё.

Реальностью дышат, иль мнимо смеются.

Заводят в тупик, где есть капелька солнца.

Что-то находится, что-то теряется.

Боль унимается, и раны срастаются.

Нас время не лечит, эскулапы мы сами.

А время учитель, компромисса не зная.

Порою жестоко, порою играя, нам ставит задачи.

И мы выбираем дилеммы решенья.

Смеяться взахлёб, иль умыться слезами.

Метаются мысли, сомненья рождая.

И ночью, и днём убивая покой.

А жизнь всё идёт, да большими шагами.

Наносит штрихи, и меняются люди.

Маски слетают, обнажая всю суть.

Кто прогибается, кто не ломается, кто-то уходит от нас навсегда.

И чувства теряются, как сны забываются.

Лишь дымкою лёгкой наплывают порой.

Остаться собой – шанса мизерно мало.

И прошлое тянет осколками счастья.

Опять в пустоту, где грусть и тоска.

Но надо забыть, принять до конца.

И снова идти.

Тропою нехоженой к цели заброшенной.

Кто прошлым живет, тот не познаёт вкус сегодняшнего дня.

И на рассвет грядущий ставит жирный крест.

Священный благовест торжественно звучит.

А время календарь листает.

И приближает то, что приближается.

Это просто жизнь, и она продолжается.

Столько лет уже прошло.

Пролетело временами.

Временами лишь ползло, тоскою черной обнимая.

Но безустанно напевала мне песнь глубокой старины.

О любви. Большой любви.

И каждый миг, и всякий час, и день, и ночь ей наполняла.

Меня на подвиги толкая, и не всегда со знаком «плюс».

Приумножая тихо грусть, что моей Она не стала.

Но в чернильницу вдыхала вдохновенье без конца.

И не бывало такого дня, чтобы о ней не думал я,

В глубине души общаясь.

Дыханьем Музы упиваясь, все чувства изливал в тетрадь.

То многообразье описать мне таланта не хватает.

Перманентно лишь любовь на престоле восседает.

Так терпелива, постоянна, без притязаний на ответ.

На протяженье долгих лет полыхает бескорыстно.

Мне помогая выживать.

Понять, простить, и всё принять.

И мысли радоваться той, что просто есть Она на свете.

Что тоже видит это небо с рекой стыдливых облаков.

И россыпь звёзд не безразлична, и осень навевает грусть.

И вновь проснуться я боюсь, утратив нежность сновиденья.

Там только я, там лишь Она, там счастье радостно клокочет.

А мне его и не пророчат.

На ощупь? Пусть!

Так утопично? Ладно!

Мне одиночество привычно? Химера то, и заблужденье.

О том кричат стихотворенья, и проза слёзы проливает.

Её мне вечно не хватает.

Необходима мне Она.

Так неминуема нужна.

Я буду ждать Её всегда!

Старые тетради.

Записные книжки,

Дневники с секретами, тайными анкетами, стихами о любви.

Обернутые в мягкий, прозрачный целлофан, что в рубчиках шершавых от твоих забав.

Страницы пожелтевшие.

Временем побитые, хрупкие, чуть грязные уголочки их.

И почерк детский, столь наивный и смешной, ну прям до слёз.

С нажимом, без нажима, с наклоном в сорок пять.

А прописные буквы всё «скачут» и «смеются», вычурный танцуя вальс красивых слов.

Цитаты, афоризмы, что так взволновали сердечко юное твое.

Стихи, вселившие смятенье безоблачной души.

И мысли зарождались.

И новые пробуждались.

Смущение восторга, когда шагнул на зрелости порог.

Меняется всё

В наш век перемен:

Меняется звук, меняется слог,

Как символично, местами комично, но в большей степени трагично.

Побелели чернила, померкли картинки, и мировоззренье как-то утратило шик.

И почерк стал не красиво-школьным, а грустным, непонятным, неясным, словно тень.

Но истории остались, и обрывочки рассказов, и наброски первых и несмешных стихов.

Фабулы, конфликты, завязки и развязки жизнь преподносила, щедростью делясь.

И я писал правдиво.

Лишь вымыслом безбрежным восторга романтизма порою дополнял.

Но иногда грешил и я.

Я кроил сюжеты, повышая градус.

Я действия героев полностью ломал

И людские судьбы игриво, самочинно, без жалости и страха, по-новому писал.

Хотелось, чтоб красиво.

Мечталось, чтоб счастливо.

Чтоб сказки и для взрослых кончались хорошо.

Старые тетради.

Записные книжки.

Не знать мне аллергию на вашу пыль годов.

Постоянство невозможно, лишь утопия, лишь миф.

Жизнь идет, и время мчится, на ходу меняя все.

Абсолютно всё, без исключения, проходит в мире этом.

И это пройдет. Это? Что это?

Любовь, привычка, грустинка в неглиже?

Вопросы, одни кругом вопросы. Риторика, не более того.

А ночь седая вновь и вновь обильно гнев свой проливает иссиня-черною волной.

Тягучею и вязкою смолою льет на раны сердца и души.

Выдуманная явь с реальным воображеньем смешалась в одночасье в голове моей.

И мир вмиг потускнел, утратив сочность красок.

И мир вмиг обеднел, скатившись враз на дно.

Где «Я», плескаясь в этой жиже, пытаюсь как-то бросить взгляд наверх.

Любовь не может быть настолько долгой.

А пепелище только тлеет, не горит.

Ни жара, ни света, ни уюта, одни лишь слезы выжимает дым.

И бесшумно катит сырая обида в вечность куда-то, обнажая всю гниль естества.

Привычка быть влюбленным, безответно, безнадежно, беспросветно, как запой.

Чтоб надуманно страдать, наигранно мечтать, и писать банальности вирши.

И жалеть, так упоительно, так смачно отраженье в зеркале немом.

Счастья нет! Но где покой? Где воля?

Ничего. Вакуум лишь, шуньята одна, глухая пустота.

И я вопросом жирным и корявым безлико прозябаю в этой мгле.

Свет в конце туннеля? Так это катафалк.

Слабый лучик света? Оптический обман.

Мне нет спасенья. Нет для меня весны.

А внутри личности беседы бьют симптомом наотлет.

И растет беспрестанно, грозя перерасти в обильный перебор.

А там – совсем уж близко финиш, там развязка, там черта.

Там счет за время, что так бездарно я в пепел обратил.

НИЧТО – вот итог моей безликой жизни.

Даже память обо мне продержится недолго.

Мгновение спустя рассеется как дым.

И зыбкие следы занесет листвой опавшей.

Обессилено ночь на город упала,

И, размашисто шагая, ветер-клеш погнал в неизвестность опавшую листву.

Та шуршит по морщинистым тротуарам, по шероховатым мостовым.

И в прощальном шорохе том не по-детски звенит холодная печаль.

Неохотно зажигаются фонари, привлекая светом тусклым стайки мелкой мошкары.

Порождая непритворный интерес, в ветвях деревьев притаилась загадочность.

Манит, зовет, пугает.

А в глубинах черного неба величаво проплывает лунный диск.

Но блеск ее ледяного серебра не в состоянье разбавить мрак волшебной ночи.

Тишина.

Лишь романтика, устали не зная, шагает по городу, каблучками стучит.

Тихие аккорды, в шепоте стихи.

Словно сговорившись, гаснут чередою окна домов.

За шторами срывают секреты бытия.

Вот и спящим стал наш спальный район.

Ночь бессонницы угрюмой сменилась утром валидолом.
Сигара с капучино, и неприятный вид с балкона.
Я провинился, совесть гложет, горит торфяником внутри.
В узде я чувства не сдержал, дал шанс эмоциям взорваться.
В итоге я могу остаться. Один. На этом белом свете.
Прощение твое – банально лучика света.
Но как? Ценой любой? Так уваженье испарится.
В понимании твоем. Да и в сознании моём.
И глупо жалость вызывать, себя тем только унижая.
Да вряд ли ты еще остыла, обида пахнет и цветёт.
Слова прощенья унесёт вихрь чувств твоих нетленных.
Письмо, быть может, написать? О, нет!
Глаза твои мне видеть надо, отрытой книгою читать,
И ажурно ощущать все перемены настроенья,
Нюансы тонкие ловить, и говорить, и говорить.
Желательно слова простые, тривиальны и наивны.
Без пафоса, высоких фраз, про остроумие забыв.
И возможно мой порыв принесет плоды желанья.
Мой друг, ты обрати вниманье,
Вон на асфальте, кто-то мелом по твоим следам шагает:
«Маша прости» курсивом нервно,
Чуть торопливо, чуть небрежно оставил ночью боль свою.
Но тут машина отъезжает.
И улыбку вызывает на лице моем печальном,
Ибо «прости» – слово начало.
А дальше боль иного рода, вся беспросветность бытия.
Одна любовь, без веры, без надежды.
А у меня? Всё поправимо, исцелимо.
Цена мученьям – медный грош.
Уж капучино так прекрасен, и вкус сигары так хорош.
И панорама навевает мне счастья завтрашнего дня.
Где только ты, где только я.

С неохотою безмерной, чуть вальяжно и неспешно, ночь шагает на закат.

И тянет волокушей за собою предрассветный полумрак.

А мир застыл. Он затаился.

И в ожидании зари, весь в предвкушении горит узреть всю прелесть рождества.

Тишина стоит густая, вязкий навевая страх.

И немота тревоги в воздухе витает.

И неподвижности совсем не видится конца.

Лишь прохлада ластится, безропотно и нежно над землей стелясь.

Да ветерок продрогший. Он не в состоянии что-либо прошептать.

И вот он миг!

Вот вспыхнула каемка солнечного круга светом чистоты.

Крохотна совсем, но поразительно так красочна светла.

Природа в томном пробужденье полна загадочных надежд.

Вот слышаться уж звуки, на смену тишине, несмело и застенчиво, торопятся, спешат.

В траве мурашки зашуршали, с ветвей уж птахи закричали, благословляя новый день.

Всплеск на реке вмиг нарушает для глаз приятный перламутр.

Шумит камыш, прощаясь с утренним туманом.

Тот убегает прочь, но успевает по травам бисер раскидать.

Блестят росинки, как слезинки, чуть печальные на вкус.

Торжественно и упоённо вновь распускаются цветы, прохладу ароматом насыщая.

А солнца диск растет.

Вот робко отрываясь от земли, он поднимается все выше.

И смачно красит небо в нежно-голубой.

Аж больно глазам. Да на сердце – бальзам.

И хочется жить. Любить и творить.

Чтоб завтра опять хлебнуть волшебства.

Был насыщен чернозём осенними дождями.

И солнце флегматично его пыталось иссушить.

Но сил хватало лишь ласкать ковер листвы опавшей.

Придавая хрупкость и напевность дивных струн.

Бедовый ветерок кружил их в странном танце, то поднимая вверх, то оземь опуская.

То дивная пора, то осень золотая.

В той осени вчерашней тебя я повстречал.

Мне память выдает те же краски, ароматы и чувство радости без дна.

Ярко, сочно, феерично.

Словно я еще вчера вкушал то счастье безмятежно.

А сегодня…. Что сегодня? Послевкусие одно.

Коктейль тоски граненой, любви неразделенной да веры в чудеса.

А вдохновение не спит, воображенье теребит, на месте ровном порождает грёзы.

И льются в клеточку тетрадь все зарифмованные чувства.

А дни идут, года летят, и жизнь проходит незаметно.

Надежды тают первым снегом, уходят в никуда, мечты обращая в химеру.

«Привет. Как дела?»

«Нормально. А ты?»

Скупые слова в сети Интернета.

Да только любовь что-то видит меж строчек и разгорается вновь искромётным огнём.

Полумрак бытия разгоняет и взору моему отрывает непроторенную тропу.

Где новые слова, и свежие оттенки, и смелые сюжеты завтрашнего дня.

Желание идти, влечение писать и вновь не спать до нового рассвета.

И наступит он, и шагну я в завтра.

А это значит – навсегда.

А вот теперь сиди и слушай, как добиться своего.

И самое желанное, и столь необходимое, и даже прихоть предрассветных грез.

Что прежде нам мешает? Так это просто страх.

Боязнь показаться глупым, нищим, никчемным неудачником жизненных дорог.

И опасение: в ответ – категорическое «нет».

И потому сначала – свой обреченный пессимизм обязан ты спалить до дна.

А жуткие картины тотального отказа и последствий неудач замазать густо краской.

И, жовиальности испив сполна, бодро к цели зашагать.

Ты подойди поближе, да поклонись пониже.

Да улыбнись без фальши, от сердца, от души.

Затаи все мысли, что чернее ночи, замыслы кривые, желанья сатаны.

Четко и конкретно, не начав с вопроса, не юля, не блея, озвучь свой аппетит.

Не забыв при этом расставить идеально упоры и акценты, без пыли и прикрас.

Оставь лишь на поверхности плескаться простоту.

И вздохни с горчинкой, и вспотей немножко, в уголочки глаз чуть влагу напусти.

Дай Ему ты время значимость откушать.

Ценностью упиться и ролью покурить.

И пусть Его гордыня красками зальется, расцветет игриво, нырнет в амбре с главой.

Ты не улыбайся. Помни о причине. Помни о желанье. Оно почти «уже».